Мне надоели города и веси.
Глухое равнодушие с тоской
Установили власть над нашим миром.
Сегодня важен образный покой
В границах многокомнатной квартиры.
Романтика отныне диссидент.
Моль посекла все паруса и снасти.
Привычней стало у окна сидеть
И наблюдать дождливое ненастье.
Противится спокойствию душа.
Ей подавай шум волн и крики чаек,
Чтоб воздухом свободы подышать,
А не мечтать за пирогами с чаем.
Я бросил вызов самому себе.
Второго шанса жизнь не предоставит.
Шаг в никуда наперекор судьбе!
Пусть неизвестность эту пьесу ставит.
Стучит в висках, как много лет назад.
Наполнен ожиданьем под завязку.
Иду туда, куда глядят глаза,
По типу дурачка из старой сказки.
Ворчит застрявший в лифте декаданс.
Над ним хохочут надписи в подъезде.
Эх, было бы так весело всегда,
А не тогда, когда тоска в отъезде.
Остывший чай реальность возвратил.
Малевич-ночь разрисовала окна.
Зачем-то кот весь шкаф разворотил,
А на балконе стопки книжек мокнут…
Из паутины выцветших стихов
Освобождаю бабочку надежды.
Душе опять становится легко.
И понимаю – я лечу, как прежде.
Бледный Юрик
из цикла «Шекспиринки»
Неизвестный ранее рассказ черепа непонятливому принцу, удалённый Шекспиром из современных печатных вариантов бессмертного творения, в переводе с кельтского на иврит.
Автор перевода – специалист в области неприкладной археологии, автор множества монографий о короле Артуре и его деяниях во времена выхода народа Израиля на ПМЖ в Ханаан, дважды орденопросец академии всех наук, граф Стройный, вдохновлённый товариществом небожителей под командованием эфенди Хайяма.
Он для себя решил, что будет «быть».
И для того, чтоб «быть» не погубить,
«Не быть» запрятал глубоко в чулане
А «быть» принёс домой, и начал быть.
Он был везде: и в спальне на шкафу,
И в кухне, словно курица в супУ,
И даже в зале на хрустальной люстре.
В расчёт не брались всякие табу.
Пока здоровье не мешало «быть»,
Он позволял себе его губить.
И был на сто, нет на пятьсот процентов.
Да так, чтоб «быть» не довелось забыть.
У всяких «быть» имеется свой срок.
И раз «не быть» припрётся на порог,
Сомнения Шекспира неуместны.
«Конечно, быть!» Жаль Юрик занемог.
Героико-конгруэнтное
Друзья мои, я вырвался на волю!
Не из Бастилии. Из самого себя.
Поверьте мне, не просто так глаголю.
Одолевает праздность, мозг губя.
«И вечный бой» по Блоку тоже крайность.
Вне времени шекспировский сонет.
Мой