– Я понимаю – куда и зачем, – Геннадий откинул полу широченного плаща и крутанул автомат, подвешенный на ремне на плече. Вдалеке послышалось первый визг. Он снова заорал «Аллилуйя» и нажал на курок, пустив автоматную очередь по монашке, догоняющим её помощникам, по вскочившим со скамейки.
Попавшие под пули люди вскрикивали и падали как подкошенные, напоминая фигурки в тире. Он подошёл к монашке. На её мёртвом лице сохранились испуг и недоумение. Словно она не понимала, как могла умереть на отмоленной земле, под защитой у Него.
Поодаль послышались стоны. Геннадий не хотел разбираться, кто остался жив, и пустил очередь по всем, намертво прибивая их к земле.
Те, кто оказался у смотровой площадки, успели спрятаться за белокаменной церковью. Но он и не собирался их догонять.
Продолжая орать «Аллилуйя», Геннадий направился в церковь, где уже началась суматоха. Он чувствовал, как бились их сердца, как собранные пальцы правой руки ходят крестом. Как губы шепчут молитвы и просят отпустить грехи. Как ладони зажимают губы, чтобы дыханием не выдать своё местонахождение. Как родители закрывают своими телами детей. Как ищут укромные места и крепкие преграды. Он чувствовал всё: страх, отчаяние, отрицание, горечь, желание жить, надежду на чудо.
На ходу он перезарядил оружие, передёрнул затвор и зашёл внутрь. В полумраке у икон горели свечи. Пламя металось из стороны в сторону, словно в такт его соло, вверх направлялся чёрный дым.
Воздух был пронизан ужасом. Шёпот поднимался к сводам, и эхо повторяло сказанное:
– Господи, спаси и сохрани…
– Не дай погибнуть…
– Что происходит?…
– Кому нужно стрелять?…
– Помилуй…
– Теракт…
Геннадий захохотал, разобрав последнее слово. Безумный смех эхом вновь и вновь проносился по пространству, нагоняя ещё больший ужас. За колонной кто-то упал – потеряв сознание или сразу – жизнь. Сердце не смогло выдержать его присутствия. Это здорово развеселило, и он рассмеялся громче.
Из-за одной из колонн вышел священник. Он поднял руки вверх, демонстрируя безоружность. Хотя какое здесь может быть оружие!
– Послушайте… – начал он, но Геннадий не собирался тратить на пустую болтовню.
Заорав «Аллилуйя», он выстрелил в церковного служащего. Тот спокойно принял свою смерть, и это было странно. Убитый был явно моложе стрелка, когда цепляешься за жизнь на уровне инстинкта. Ему что, тоже жить надоело?
Помещение наполнял визг и плач, вытеснив отголоски смеха у небосвода. Чтобы прекратить эту какофонию, Геннадий снова заорал и побежал вперёд, стреляя по очереди вправо и влево. Память фиксировала искаженные от страха и боли лица – в основном женские. В глазах застывало неверие, что это конец.
Он стрелял до тех пор, пока не закончились патроны. Когда это выстрелов стало стихать, с улицы послышались сирены.
Геннадий оглянулся по