Князь Шварценберг весьма сблизился с герцогом Бассано во время переговоров о бракосочетании Марии Луизы; они были накоротке друг с другом и могли говорить откровенно. Шварценберг попытался сказать правду, однако не вложил в свои слова должной смелости, которая позднее могла избавить его от упреков в неблагодарности Наполеону, если бы к нему не прислушались. Сделав слабую попытку оспорить утверждения Маре, он выказал некоторое недоверие к размаху наших вооружений, о которых распространялся министр. Князь указал на неопытность французской пехоты и ничтожность кавалерии; на патриотический пыл войск коалиции и воодушевление народов Европы, овладевшее даже правительствами; на невозможность для Австрии сражаться против Германии за Францию, если только ее борьба не будет выглядеть борьбой за выгодный Германии мир. Маре, казалось, совершенно не понимал этих истин и с наивностью, делавшей честь его чистосердечию, но не политическому суждению, то и дело ссылался на договор об альянсе и на брачный союз. Теряя терпение, Шварценберг воскликнул: «Брачный союз заключила политика, политика его и расторгнет!» При этих словах удивленный герцог Бассано начал догадываться об истинном положении дел. Но вместо того чтобы помочь слабости собеседника, не осмелившегося признать, что Австрия не будет сражаться за французов против германцев и даже присоединится к ним, если Франция не согласится на задуманный Австрией мир, он выразил притворное непонимание, и беседа закончилась новыми фальшивыми заверениями в верности альянсу. Маре рассудил, что лучше ничего не говорить Наполеону о том, что ему стало известно, дабы не раздражать его против Австрии. Намерение было честным; но подобное служение господину, не приученному к правде, может такового господина погубить.
Князь Шварценберг отбыл из Парижа весьма недовольный всем увиденным. По справедливости, он должен был испытывать недовольство не только другими, но и собой, ибо не сумел произнести вслух истины, которые был обязан донести до Наполеона.
В Вене дела шли не лучше, разве что тамошние представители Франции и Австрии проявляли больше прозорливости и ума. В то время как Нарбонн был на пути в Вену, положение Франции ухудшилось. Меттерних и император, зажатые между общественным мнением Германии, требовавшей их присоединения к коалиции, и Францией, с которой они были связаны договором, не знали уже, как выйти из затруднения, и были обречены на ежедневную мучительную скрытность. Их цель не изменилась, ибо в таком положении можно было преследовать только одну разумную и честную цель. Перейти от союза с Францией к союзу с Россией, Пруссией и Англией через промежуточное положение арбитра, навязать обеим сторонам выгодный для Германии мир, придерживаться переходной роли как можно дольше и присоединиться к коалиции только в крайнем случае – таково было единственно возможное поведение в глазах осторожного императора и искусного министра. В глазах императора оно примиряло интересы германского государя с отцовским долгом; министру оно предоставляло благопристойный способ переменить политический курс, оставшись во главе кабинета. Для обоих такое поведение обладало великим достоинством избавления Австрии от войны с Францией, которая в их глазах по-прежнему оставалась чрезвычайно опасной. Но было почти невозможно заставить принять вдохновленных ненавистью и надеждой членов коалиции такой медленный переход на их сторону, а Наполеона – советы об умеренности.
Без сомнения, было бы удобнее откровенно и незамедлительно объясниться со всеми, сказать и силам коалиции, и Наполеону, что Австрия хочет мира, и прежде всего мира для Германии, а затем мира для всей Европы;
что, имея возможность ввести в дело решающие силы, она готова сделать это против того, кто не примет безоговорочно и немедленно ее систему всеобщего умиротворения. Но говорить об этом до того, как в Богемии будут собраны двести тысяч человек, было слишком опасно, – и с неудержимым Наполеоном, и с опьяненной нежданными успехами коалицией. Осторожность требовала выждать некоторое время, прежде чем объясняться, и австрийский двор проявлял чудеса ловкости, чтобы преуспеть в подобной задаче.
Прежде всего, австрийцы решили запастись сторонниками их посреднической политики в самой Германии и стали искать их среди государей, также вовлеченных во французский альянс. Раньше Венский кабинет тайно обращался к Пруссии, которая с изменчивостью, происходившей от ее положения и страстей ее народа, одним махом переметнулась от посредничества к войне. Не имея больше возможности прибегнуть к Пруссии, он обратил свои усилия, по-прежнему тайные, на Саксонию и Баварию, которые только и мечтали о выгодном для Германии мире, и привязал их к своей политике.
Как мы знаем, Австрия убедила короля Саксонии покинуть Дрезден, отказать Франции в кавалерийском контингенте и запереть