Все остальные секции Коминтерна впервые сложились, в виде ядер, либо во время войны, либо уже после нее.
Между польскими марксистами, с одной стороны, болгарскими и голландскими, с другой, существовало, однако, огромное различие.
Тесняки и левые голландцы были организациями пропаганды. Они проповедовали довольно радикальные формулы, но из рамок проповеди никогда не выходили.
Польская социал-демократия, как и большевизм, участвовала в течение полутора-двух десятилетий до войны в непосредственной революционной борьбе против царизма и капитала.
В то время, как партия тесняков создала на своей верхушке два типа: узкого и безжизненного начетчика, типа Кабакчиева, либо законченного чиновника, типа Коларова-Димитрова, старая польская социал-демократия выработала тип подлинного революционера.
Левица ППС включила, правда, в ряды объединенной компартии ряд вполне сформированных и неисправимых меньшевиков (Валецкий, Лапинский, в значительной мере, Кошева и др.).
Однако, лучшие из рабочих левицы, проделавшие школу борьбы с царизмом, быстро эволюционировали в большевистском направлении.
Перелом и здесь внес 1923 год: год бесславного поражения революции в Германии и бесславной победы московской центристской бюрократии, нашедшей опору в термидорианской волне.
Чтоб измерить падение польских эпигонов люксембургизма, достаточно сослаться на то, что Варский, когда-то ближайший ученик Розы, поддерживал в 1924 – 1927 гг. политику сталинцев в Китае и в Англии, приветствовал в 1926 г. переворот Пилсудского в Польше, а сейчас, через посредство Барбюса, братается с французскими франкмасонами под знаменем пацифизма!
Тем более тревожным должен был казаться тот факт, что пагубный и недостойный курс эпигонства не порождал в рядах польского коммунизма решительного отпора, в лице большевиков-ленинцев.
Объяснение этого факта коренится в значительной мере в тех исключительно трудных условиях, в какие поставлена польская коммунистическая партия, борющаяся в нелегальных условиях и притом под самым непосредственным наблюдением сталинского штаба.
Польским большевикам-ленинцам приходится, таким образом, действовать в атмосфере двойной нелегальности: одна исходит от Пилсудского, другая – от Сталина.
В обстановке подполья исключение из партии, сопровождаемое гнусной травлей и клеветой, представляет для каждого революционера, преданного делу коммунизма, двойной и тройной удар.
Таковы те условия, которые объясняют до известной степени медленность формирования польской левой оппозиции и крайнюю осторожность ее первых шагов.
Сейчас