У нас чернозём. Приходится мыть картошку несколько раз, пока не появится желтизна. Поэтому и смывают только землю.
А рядом с печкой бормочет её свекровь – тётя Кафия, которая постоянно чем-то недовольна. Она всегда выглядит сердитой. Даже здороваться с ней тяжело. Если спросишь, как здоровье, она отвечает: «Что, ты врач, что ли, о моём здоровье справляться?» И всё желание с ней разговаривать отпадает. А мне в такие дни становится плохо. Целыми днями думаю о происходящем в их доме. Иногда не смыкаю глаз, жалея Гульсирин и особенно их сноху. Тот нож и ведро с картошкой тоже всё время перед глазами, мне жалко даже их.
Как только я к ним прихожу, тётя Кафия начинает стонать и ругать свою сноху:
– Что, пораньше нельзя было тебе встать и почистить эту картошку? Расселась тут прямо на моём пути…
Сноха не отвечает. У неё в руках острый алюминиевый нож. Она чистит картошку.
– Мама, ну хоть перед чужими людьми не ворчи, а… – это Гульсирин встревает. Она перед зеркалом наводит марафет. Ей передо мной неудобно за свою мать.
– Ай, рука болит, нога горит… ну вот, если б с утра она всё почистила, то не сидела бы тут, посередине дома, – тётя Кафия продолжает ворчать.
Мне уже и сам дом, и окна кажутся маленькими, да и потолок будто вот-вот упадёт. Я начинаю задыхаться. А она знай себе возится около печки и даже не смотрит на сноху, но голос её всё повышается:
– Нет чтобы с утра пораньше встать… Соня… Ай, моя спина, ай, ноги мои, ноги…
Мне хочется громко заплакать от жалости к молодухе. Она похожа на Айсылу из сказки, которую мачеха заставляла таскать воду в бездонную бочку. Её хоть к себе взяла луна…
– Что ты поставила своё ведро тут под ноги… ай, мои ноги… умираю… Будь ты проклята…
Последнее предложение кому адресовано, непонятно, снохе или болезни. Сноха молчит. И не торопясь продолжает свою работу. И с места не двигается. Как сидела, так и сидит. А свекровь придирается к ней без причины. Потому что перед печкой свободного места много и спокойно можно её обойти. Да и никто из домашних не заходит туда. Там всегда возятся вдвоём свекровь и сноха. Тётя Кафия подбрасывает в печку поленья, а сноха чистит картошку…
А девочки, в основном, крутятся около зеркала. Вот Гульсирин спокойно красится… Моё сердце готово уже выпрыгнуть из грудной клетки, оно готово улететь, плохо ему тут. Каждый раз корю себя в том, почему я прихожу сюда. Но не могу не прийти. Здесь живёт моя близкая подруга, – хранительница всех моих девичьих секретов. Она очень весёлая, хорошенькая. Вот Гульсирин заканчивает наряжаться, наконец, мы идём к выходу. И в это время открывается дверь… Вытянув испачканные в грязи и машинном масле большие