Старый Кантор почтительно кивнул, предварительно заложив за спину правую руку.
– О, вас наделили прекрасным старославянским именем, оно происходит от «милая». Вы, фройляйн, придаёте значение именам?
– Нет, меня это нисколько не увлекает. А что, вы и впрямь находите его прекрасным? – от удовольствия она даже засмеялась.
– О да! Можете не сомневаться. Прошу, молодые люди, прошу, проходите в буфетную, сейчас я приготовлю специально для вас замечательный германский напиток радлер[7], и, надеюсь, он придётся вам по вкусу, – с живостью говорил дед.
Пройдя по квартире до соседней двери, Платон и Милена опустились на стулья с высокими спинками, за большим овальным столом чёрного дерева в довольно просторной комнате, которую старый дед всегда, сколько помнил себя Платон, называл буфетной. Здесь действительно стояли два старинных резных буфета, с потёртыми дагеротипами в деревянных рамках и прочими безделушками зитцендорфского фарфора, а также аккуратно сложенные стопкой газеты и несколько пачек сигарет. Между буфетами висели массивные часы с боем, которые на первый взгляд показались Милене давно отжившими свой век. Остальные стены занимали высокие стеллажи с книгами, упирающиеся в потолок, и два огромных окна без портьер размером с двери, через которые сочился вечерний городской свет с неподвижной прохладой в воздухе.
Видно было, что Милене хочется по привычке казаться хладнокровной, но из этого ничего не выходило, и она, как загипнотизированная, смотрела на деда во все глаза. Он нравился ей всё больше и больше своим неотразимым очарованием простоты и обаяния. Её увлекали такие мужчины. «Будь он помоложе, я бы в него сразу влюбилась», – подумала Милена и вдруг, переведя глаза на Платона, увидела точную копию деда, только молодую. Это была копия с головой такой же прекрасной формы, редкостным прирождённым изяществом, лучистыми глазами и красотой открытого лица, только здесь годы ещё не успели оставить белый след на висках да прорезать щёки глубокими морщинами. Это было и неприятно и неожиданно, потому что она не собиралась открывать в Платоне все эти прелести.
Милена молчала, чтобы после такого открытия прийти в себя. Мужчины заулыбались, понимающе переглянувшись. Старый Кантор принялся колдовать с бутылками у одного из древних буфетов.
– Сейчас вы, юная фройлян, отведаете сочетание пивной горечи с фруктовыми ароматами в моём исполнении. Только прошу вас, не считайте меня заранее сумасшедшим. В Германии с начала прошлого века, если не ошибаюсь с двадцатых годов, этот напиток не знает себе равных. У него поистине мистическое значение, он, знаете ли, располагает к откровенности. Скоро вы в этом убедитесь, потому что всё о себе расскажете, хотя и не планируете.
– О, боюсь, мне это не грозит, – пококетничала Милена.
– Дед категорически не приемлет телевизора, считает его вульгарностью, не говоря