– Нужно будет сделать перестановку. Все-таки мы начинаем новую жизнь. Как ты думаешь? – Я вопросительно посмотрел на нее.
Она взяла меня за руку и уткнулась лицом мне в грудь.
Разбудил меня шум чьих-то голосов. Я повернулся на бок, шаря спросонья рукой, – постель была необычно широкой, и мне чего-то не хватало. На Танином месте я нащупал лишь остывшую простыню.
И вдруг, словно выстрел из пушки, раздался радостный многоголосый вскрик. Я вскочил на постели, недоуменно тараща глаза и не понимая, что происходит. Стены комнаты напротив не было. Вместо нее открывался простор широкого проспекта, залитого солнцем. Шальной утренний ветер взбивал кудри деревьев, ровными рядами уходивших к горизонту; трепал волосы тысяч людей, шедших колоннами навстречу солнцу. Море радостных, счастливых лиц проходило передо мной в этом могучем живом потоке. Люди весело и возбужденно переговаривались, смеялись заразительно громко и открыто, крепко обнимались, выражая свою радость. Среди людских колонн яркими пятнами мелькали грозди цветов. От пестроты красок рябило в глазах.
Мы братья единой, великой семьи!
Судьба наша пусть нелегка,
Но принципы чести и долга свои
Мы будем нести сквозь века!
Звуки мелодии неслись над колоннами людей, отзываясь многоголосым эхом в словах песни.
Достигнув немыслимых звезд и планет,
Бесстрашно ступив в мир иной,
Мы знаем, что дух наш там будет согрет
Заботой и лаской земной!
Я все еще пытался понять, что происходит и где я, когда лица отдельных людей сменились величественной панорамой всего Города, и моя растерянность сразу же ушла. Я понял, что это Таня развернула голографическую проекцию экрана визиофона во всю стену, и я, неожиданно для себя, перенесся на праздничные улицы – шел утренний выпуск общеземных новостей, и эйдопластический проектор отображал у нас в доме то, что сейчас творилось в различных уголках планеты.
Ай да проказница! Она хотела удивить меня, сонного, и ей это удалось. Но где же она сама?
Я огляделся и увидел ее: она стояла у входа в соседнюю комнату, прислонившись к стене, и слабо улыбалась. Волосы ее были небрежно собраны на затылке, а на обнаженные плечи накинута легкая шелковая рубашка.
Я долго, совершенно спокойно рассматривал ее – от пристальных серых глаз, в которых играли озорные смешливые чертики, до сильных, стройных ног, обутых в странную, сверкающую огоньками обувь. Под тонким шелком проступали все изгибы ее тела, дразня воображение и маня своей доступностью. Мне нестерпимо захотелось ее обнять, но я поборол в себе это желание.
Святое небо! Как же я медленно просыпаюсь! Она же обворожительно прекрасна сегодня, как никогда раньше! Знакомые мне до малейшей линии, черты ее лица таили сейчас в себе какую-то неуловимую перемену. Я ломал голову,