– Еду.
– К нам?!
– Нет. Пока нет…
– А куда едешь? Мы тебя ждем.
– Да вот… – Савельев покосился на несчастного подкидыша, – приятеля одного пристроить надо.
– Куда?
– Куда вас пристроить, Виталий Викторович? – переадресовал Рома вопрос пассажиру. Тот безразлично пожал плечами.
– Бери своего приятеля и дуй к нам, – безапелляционно заявила баба Надя. – Гусь совсем готов!
Савельев пообещал счас же придуть. Убрал сотовый телефон в нагрудный карман черной джинсовой рубахи и несколько злорадно ухмыльнулся. Что ж, Надежда Прохоровна, вы сами напросились на очередного подкидыша. Вот чует печень-селезенка-сердце, что напросились по самое не балуй!
Полуобернулся к понурому седоку и голосом, лишенным прежних тоскливо-пораженческих интонаций, спросил:
– Виталий Викторович, скажите честно: вам негде переночевать?
– Наверно, – безучастно отозвался тот.
– Поедете со мной в один хороший дом? К моим друзьям и родственникам.
– Поеду.
Испытывая самое мстительное удовольствие, Савельев уверенно утопил в пол педаль газа.
Не так давно при схожих обстоятельствах две тетушки – Надежда Прохоровна и Софья Тихоновна – «подкинули» ему жену[1].
Что ж… напросились сами.
Виталию Викторовичу Мусину действительно хотелось умереть. Или хотя бы получить серьезную рану, очнуться в больнице – желательно.
Только палата реанимации и смертельно опасное ранение могли бы все исправить. Или хотя бы сместить акценты…
Его честь, его достоинство страдали.
Совесть просто билась в корчах.
Душа нанесла себе рваную рану и не меньше бренного тела хотела в больницу. На белые простыни, под взгляды ласковых сестер.
Куда его везет большой и добрый Рома, Виталия Викторовича интересовало ничтожно мало. Он самозабвенно предавался самобичеванию и старательно культивировал жалость к себе, к какой-то Ирине, к единственному брату. Место, куда вез его нечаянный спаситель, было вторично. Могучий Рома мог привезти его к друзьям – таким же огромным бритоголовым (но очень добрым!) бандитам с пудовыми кулаками; мог уложить поплакать в алькове нежной любовницы-подруги; мог привезти в притон; на стачку очередных московских пикетчиков; в сумасшедший дом…
Дверь в квартиру старинного пятиэтажного дома в тихом московском переулке открыла бабушка в коричневом спортивном костюме из плюша. Крупноносая костистая особа с обширной плюшевой грудью и строгим взглядом фельдфебеля на пенсии.
– Ну, наконец-то! – неожиданно низко про басила далеко не нежная любовница.
Виталий Викторович мигнул, изгоняя прочь видение искусственной почки и тикающих механизмов, прошел в большую, парадно сверкающую зеркалами купейных шкафов прихожую.
– Добрый вечер, – сказал с жалостью к себе.
Его голос просто вопил о необходимости сочувствия, роль бедного родственника исполнялась