На внутренней стороне пиджака в образовавшуюся от колес трамвая прореху выглядывала испачканная кровью бумага.
– Доктор, будьте любезны, одолжите мне скальпель ненадолго. Ага, вот так вот его, осторожненько…
Он поддел острым инструментом проходящий поперек спины внутренний шов, вскрыл подкладку и извлек тонкую стопку изорванных и залитых кровью бумаг, исписанных мелким почерком.
– Ну что ж, господин Свиридов, мою руки, и идёмте в мой кабинет. Приобщим к загадочному списку сей манускрипт, а заодно пообщаемся с нашим очевидцем. Он, поди, истомился пьяные песни-то в арестантской слушать.
***
Отдав вполголоса какие-то распоряжения врачу, Филиппов догнал на лестнице Свиридова. Оказавшись в кабинете, оба товарища закурили и с азартом почуявших зверя гончих приступили к изучению изъятых вещей: коричневого потёртого кожаного бумажника, небольшого пистолета и сложенного вчетверо листка желтоватой бумаги. Стопку из пиджака пока отложили – почерк с наскока не поддался.
Пистолет оказался самым заурядным «браунингом» 1906 года, с наполовину пустой обоймой, и, судя по состоянию ствола, стреляли из него в последний раз не так давно. В бумажнике помимо нескольких банкнот была фотографическая карточка молодой девушки, довольно милой, в тёмном платье и с надписью на обороте: «Камень, лежащий на дороге, может иметь самые лучшие намерения, но всё-таки его надо убрать… Ваша N.»
– Странное послание на память… – пробормотал Филиппов.
– Это из «Овода», Владимир Гаврилович. Возможно, дама не свободна, и камень – это супруг, для которого и предназначалось содержимое обоймы этой мортиры. Так что вы, видимо, ошиблись насчёт мотивов покойного – всему виной эта la femme fatale.
– Посмотрим, посмотрим… Войдите! – ответил он на робкий стук в дверь. – Проходите, Старостин, мы тут как раз ваши находки изучаем.
Порог перешагнул средних лет человек в белой летней форме городового и почтительно замер посреди комнаты, напротив стола. Александр Павлович с папиросой отошёл к окну, показывая, что он здесь только зритель, а заодно и занимая место, дающее возможность наблюдать за обоими собеседниками разом.
– Ну что ж, голубчик, не тушуйтесь и самым подробным образом расскажите-ка нам с Александром Павловичем, как всё это вам представилось там, на Невском.
Старостин смущенно прокашлялся в кулак, вытянул руки по швам и забасил:
– Вашбродь, час, должно быть, от полудня прошёл, не более того, как прибегает ко мне мальчонка – он у Елисеевых на посылках, давно его знаю. Кричит прям как блажной «убився, убився» и слёзы кулаком по роже, звиняйте, по лицу размазывает. Ну я его, знамо дело, за шкирку слегка потряс, не сильно, но в чувство возвернул. Кто, грю, где «увибся», ты толком доложи. Ну он и обсказал, что какой-то господин, малахольный с виду, аккурат супротив входу в гастроном под транвай угодил. Я, знамо дело, его за руку