Цезарь тащил его через черные ломкие заросли долго, без остановок. Потом они отсиживались в глухой темноте какого-то подземелья (Цезарь, часто дыша, сказал: «Бункер под старинным фортом. Здесь не найдут…»).
Поздней ночью, понурые и разом поумневшие, они появились в таверне. Еще по дороге решили: надо признаваться, а то как бы не было хуже.
Самое интересное, что влетело им не так сильно, как они ожидали. Конечно, отец Витьке высказал многое: и «робингуды сопливые», и «чтоб ноги твоей здесь больше не было», и «скажи спасибо, что одышка, а то бы я тебя, террориста доморощенного…». Ну и всякое такое… Хуже всего были слова: «Ты же, балда, старше чуть не на два года! Где твоя голова? Если бы с мальчишкой что случилось, как бы ты жил?»
Витьку скорчило от запоздалого ужаса (такого не было даже в парке, когда поймали, даже при переходе…).
«В самом деле, как бы я жил?.. Хотя при чем здесь я? Главное, что с ним, с Чеком, могла быть настоящая беда… Ведь за ним-то охотились уже не первый раз! Наверно, и пристрелить могли…»
Отец глянул через плечо.
– Нечего теперь сырость разводить…
Витька попросил совершенно искренне:
– Если у тебя одышка, скажи Киру, пусть он отлупит меня чем-нибудь тяжелым. Я не пикну.
Но Кир только поглядывал и покачивал головой: «Ох, Витка, Витка…»
О чем говорил с Цезарем примчавшийся среди ночи в таверну штурман Лот, Витька не знал. И не спрашивал. Цезарь на другой день ходил понурый и неразговорчивый. Но то, чего Витька боялся больше всего, не случилось. Отец Чека не сказал сыну: «Не смей больше знаться со своим безмозглым другом». Этот молчаливый, смуглый, не старый еще, но совершенно седой человек здоровался потом с Витькой, словно ничего не произошло. И мама Цезаря (маленькая, похожая на улыбчивую девочку) – тоже. А встречались они в таверне часто. Потому что было решено: после таких событий семье Лотов полезно опять некоторое время отсидеться в «Колесе».
Впрочем, время это оказалось коротким. Исчезновение индексов у граждан славного города Реттерберга (а потом и всей Вест-Федерации) шло со скоростью и размахом лавины. Выяснилось, что многие из тех, кто лишился индекса, обрели свойство снимать их у других. Ну и понеслось по нарастающей…
Нейрокомпьютерная система власти и суда трещала по швам. Трещали государственные и частные банки, лишенные способов электронного учета и контакта с вкладчиками. Федерация содрогалась от забастовок и дебатов, неумело и шумно выбирала человеческий парламент… Михаил Алексеевич сказал со странной ноткой:
– Вот что натворили… две бактерии.
Разговор шел в большой комнате у очага. Штурман Лот грел у огня худые коричневые руки. Он отозвался, не оборачиваясь:
– Это же закономерный результат. При чем здесь два мальчика?
И властям, и корпусу улан было теперь, конечно, не до мальчишек и не до их родителей. Цезарь с отцом и матерью вернулся домой… А Витьке в Ново-Томске попало наконец за многочисленные прогулы уроков.
Бывало,