На листке № 40 располагалась таблица с некоторыми комментариями:
«1990 9,91 8,50
1980 7,30 7,28
Стоп! Зондирую год!
1980 +1,12 -0,14
1979 +0,80 -0,25
1978 +0,78 -0,26
1977 +1,11 -0,15
1976 +0,… …
1975 … …»
Здесь был обрыв, недоставало трети листа. На обратной его стороне:
«1974 +0,75 -0,03
Вот! Черт побери! То, что нужно! Ищу месяц.
ХII +0,82 -0,04
XI +0,80 -0,04
X +0,85 -0,03
IX +0,70 -0,04
VIII +0,30 -0,03
VII +0,65 -0,03
VI +0,67 -0,03
V +0,60 -0,03
IV +0,25 -0,03
ЭТО СПАСЕНИЕ!!! АПРЕЛЬ 1974!!!
Спокойно! Надо успокоиться. Теперь остается терпеливо зондировать дни – искать ОКНО!
Ух! Спокойно. Не волноваться. Зонд пока завершает считывание – у меня есть минутка… Включаю счетчик…»
На этих словах текст обрывался.
Глава 3
С того момента, когда у Бельского заговорила интуиция о существовании в городе человека, каким-то образом связанного с нашумевшими событиями и обладающего сведениями, способными приоткрыть занавес тайны, прошло три дня. Все это время у него было такое чувство, будто он что-то забыл или потерял, но не может вспомнить что. Кругом шли разговоры на одну и ту же тему. Приходя в клинику, Бельский попадал под атаки коллег, которые пытались выудить его собственные соображения по поводу слухов. Все уже давно знали мнение каждого из их коллектива, а Бельский молчал. Он не выражал не скептицизма, ни веры в то, что события имели место. Каждый раз, когда в его присутствии заводили разговор на эту тему, он ловил на себе недоумевающие взгляды: ведь ни один из спорных вопросов не решался без той или иной степени участия в этом Бельского. Приходилось отмахиваться: «дайте время» или «я еще думаю».
И он действительно думал. Он не был равнодушен к тому, что волновало других. Он думал, например, о том, что подогревает слух, если он возник из ничего. Прошел уже почти месяц, как слух завладел умами большинства людей и не собирался покидать их. Скорее напротив. Бельский пристально вглядывался в лица прохожих на улицах, в транспорте, в лица пациентов клиники и своих знакомых. Он отмечал про себя, что далеко не все бурно реагируют на рассказы о Шаре, но почти каждый в той или иной степени был озабочен мыслями о нём.
Почему-то Александр Григорьевич поймал себя на том, что за суматохой теперешних дней затерялось в памяти начало всей этой истории лично для него. От кого, например, он сам впервые услышал ставшее теперь уже страшным слово «ШАР»? Да, слух никогда нельзя проконтролировать, он как эпидемия поражает в считанные мгновения целые государства, и почти никогда не удается найти потом источник – того первого, кто стал зачинщиком неуправляемого процесса. Эпидемия и Слух… Иногда их значения уравниваются. Вспомнилось только, что буквально в течение каких-то двух дней весь город охватила эта своеобразная эпидемия. Бельский был всегда