В конце концов, желание причинить Владу боль переросло в парною. Казалось, оно текло в ее жилах вместо крови, разрушая ту хрупкую скорлупку, за которой пряталась ее суть в полном своем многоцветии. Отсутствие же в ее поле зрения Веда, только усиливало степень помешательства.
В таком вот ядовитом отваре желчи Дея варилась до тех пор, пока в ее голове не созрел план, который она вознамерилась превратить в жизнь, во что бы то ни стало. Это-то решение и стало отправной точкой ее нарастающего безумия, в котором обрывки и случайные картины замысла волочились за каждой ее мыслью.
Когда Дея отшлифовала свой план до блеска, не упустив ни одной мельчайшей детали, она решилась, наконец, открыться самому чистому и доверенному, непогрешимому и все принимающему Отцу леса. В одну из ясных лунных ночей, томимая жаждой исповеди, она, выскользнув тихонько из дому, направилась к заветной поляне – маленькому цветастому подиуму, что напоминал ей театральную сцену.
Вокруг царственного дуба потоками струилось холодное, неживое свечение, цветы сложили свои хрупкие лепестки, листва не колыхалась – лес спал. Она подошла к огромному дереву и обняла его, прижимаясь щекой к шероховатой коре.
– Что стряслось, Госпожа, – раздался у нее в голове родной голос.
– Я должна покинуть вас на какое-то время, – отвечала она. – Меня ждет опасное и непредсказуемое мероприятие, и я боюсь, что оно может стать последним в моей жизни. Но я должна решиться на него.
– Раз должна значит действуй, Госпожа, лес будет ждать.
– Но, что же случиться со всеми вами, если я не вернусь?
– Ответ ты и сама знаешь, – печально ответил Отец леса.
Дея еще долго простояла на посеребренной лунным светом поляне, плакала, улыбалась чему-то, снова плакала, потом поцеловала шершавую кору и побрела в дом.
Зажатая в тески собственной одержимости, до этой ночи она еще пыталась сопротивляться своему внутреннему возгоранию, но теперь Деи было очевидно – она поставит на кон все что угодно, лишь бы разыграть свой гамбит.
Не задерживаясь ни секунды в гостиной, она направилась в спальню.
Ян спал, уткнувшись лицом в ее сорочку. Дею трогало его щенячье обожание и легкий налет фетишизма, но она уже начинала понимать, что сила Яна велика и, не смотря на его любовь, она ломает ее. Проникая в нее словно вирус, он заражал своей жаждой жизни и могучей, животной неистовостью.
Она ненавидела себя за слабость и за нечестность по отношению к Яну. Он принимал ее безотказность за любовь, она же видела истинную суть этой юношеской невоздержанности, но всего раз, ощутив безвольную негу в его объятиях, она уже не могла противиться его воле.
Раздевшись, она легла рядом с ним. Ян тихонько сопел, по-детски приоткрыв рот. Он был безмятежен и счастлив в своем неведении. Дея легонько погладила