Потом мы валяемся на диване, слушаем Энию и гадаем друг другу по ладошкам, точнее, судьбу предсказываешь ты, а я – целую твои плечи, затылок, шею и пьянею от одного твоего присутствия.
– Тебя ждёт развилка, – объявляешь ты после пристального изучения моей ладони, – принятие важного решения.
– Мне предлагают стажировку в Германии, – неохотно отвечаю я на невысказанный вопрос.
– И? – ты замираешь, откинув голову на моё плечо, внимательно смотришь на меня.
– Я собираюсь отказаться.
– Почему? Давай поедем вместе! Останемся там… – в твоих глазах вспыхивает надежда, и я чувствую себя последней скотиной из-за того, что мне придётся убить её.
– Я не могу оставить мужа, – в тысячный раз повторяю я.
Наградой мне трясущиеся плечи и придушенные всхлипы в подушку.
Как объяснить, не знаю. Легонько поглаживаю выступающие позвонки и жду.
– Почему? – всё же спрашиваешь ты и, поворачиваясь ко мне лицом, подставляешь губы. У тебя красный нос, и губы твои солоны на вкус. Но из-за этого я ещё острее ощущаю нежность и бесконечное желание сделать тебя хоть чуточку счастливей. Мои пальцы оставляют в покое спину и отправляются в путешествие по твоему животу, спускаясь всё ниже и ниже.
Потом прячу лицо и рассказываю о самом первом в своей жизни подарке. Не от дедушки Мороза, а от взрослого дядьки в синем костюме.
Когда мне исполнилось шестнадцать, папаша со словами: «Я в твои годы уже давно пахал как лошадь», повёл меня знакомиться с будущим местом работы.
Областной психо-неврологический диспансер – здание, как будто сбежавшее из мрачного чёрно-белого кино о застенках фашистов. Тогда он ещё работал там охранником и сумел договориться с начальством, что меня возьмут санитаркой. Благодаря его стараниям, ради моей будущей высокой зарплаты – меня приняли в отделение экспертизы. Мыть мне предстояло всего два кабинета и холл размерами чуть больше чем прихожая в обычной квартире. В чём подвох, я узнала почти сразу.
Дежурили мы всегда втроём – врач, фельдшер и санитарка. Но получилось так, что в первый мой день гаишники прикатили в самом начале нашей смены, мы даже не успели переодеться. Как назло, фельдшер застрял в пробке – врачу пришлось делать работу за двоих, да ещё и по ходу объяснять бестолковщине, то есть мне, что нужно делать. Поэтому удивляться её раздражению не приходилось.
Когда она вручила мне перчатки и стаканчик для сбора анализа, я уже боялась дышать, чтобы не спровоцировать новых хлёстких замечаний. Несколько мгновений я смотрела в её лицо, пытаясь осмыслить, что мне нужно сделать. А она наблюдала за мной. В голубых, спрятанных за очками, глазах я видела неприкрытое ехидство. Она, как мне показалось, понимала, что мучает меня, и ей это нравилось. Возможно, если бы не это, я бы не смогла.
Ноги