В её тишине таилось что-то страшное, а город с его пустоглазыми домами выглядел покинутым, мёртвым. Не было ни ментов, ни тех, кого они ловят. Вообще никого.
Тишина обволакивала, словно кокон куколку капустницы; где-то невдалеке раскачиваемые ветром жаловались на жизнь качели на детской площадке; заламывали вместо съеденных дождями и снегами рук прутья арматуры гипсовые глухонемые статуи в парке. В каком-то безумном хороводе кружились, как мотыльки, огни, всё плыло перед глазами. И странная мысль пришла Санлепу в голову: наверное, в городе человеку проще забыть о своём прошлом, когда хочется закричать от боли и отчаянья: здесь редко возникает ощущение ограниченности мира.
Дорога шла под изволок, когда среди скороспелых построек и пыльных кустов бузины и лещины затеплился живой огонёк. Потянуло чадным дымом. Санлеп обрадовался: есть хоть одна живая душа, кроме луны.
Это была будка путевого обходчика, причём в черте города. Только теперь Санлеп разглядел, что кругом всё исполосовано рельсами. Рядом с будкой чахли низкорослые цветы, росло дерево – кривое, измочаленное ветром. Под ним сидели две лохматые шавки, всем своим видом показывая, как им скучно от того, что лаять не на кого.
Он взял курс прямо на них. Собаки вытаращили глаза, поджали хвосты и нерешительно тявкнули. Из будки вышла женщина средних лет в телогрейке.
– Здравствуйте! – выпалил Санлеп. – Разрешите у вас погреться. Закоченел, как дерево на морозе.
– А кто ты такой есть? – насторожилась женщина. – Ты, чай, не нанюхался случаем?
И он рассказал всё, как на духу. О том, что не бросил закосевшего собутыльника, а сам поехал по незнанию в другую сторону…
– Ну и? – спросила обходчица.
– И всё. Долго шёл неизвестно куда, пока не выгреб на вашу будку.
– Складно толкуешь. Ладно, пойдём, чаем напою.
Какое счастье, пусть кратковременное! Его не прогнали, как прогоняют тех, кому не верят. И вот блаженное тепло, излучаемое, электрообогревателем, растекается по телу. Обходчица сварганила какую-то похлёбку, налила ему кружку чая. Такой на зоне называют байкалом – там слишком жидкий не пьют. Но Санлеп был рад и ему. А ещё – сочувствию этой располневшей женщины, годящейся ему в матери, с доверчивой улыбкой на лице, которая, как отмычка к любому сердцу, запертому на замок. И он, разморённый, задремал, взъегозившись на табурет.
Его разбудил мощный взрыв. Ядерный? Вроде бы нет. Но звук был таким сильным, что Санлеп испугался за свои перепонки, которые запросто могли лопнуть. От ударной волны по оконному стеклу зазмеилась трещина. Световая вспышка, за ней