Теперь же Сальварес зрел лица, которые прежде были сокрыты от него глухой мешковиной. Догадывался он сейчас, кому принадлежал тот сухой и твердый, как кремень, голос… Такой же голос был у отца Мараффи, который ныне давал ему последние наставления.
– Да… тяжелые наступают времена, сын мой, радость омрачается печалью и горем. Потери Испании меня всегда приводили в уныние. А что сегодня наша страна? Неужели эти умники в Старом Свете не понимают, что Новая Испания обречена? Она уже и сейчас стоит на коленях отчаяния. Предатели и изменники – Боже, как много их! Увы, среди нас самих живет и зреет гораздо большее зло, чем на границах, в стане врага. Выслушай меня. Всё зависит от твоего доверия к моим словам. Бог убивает людей – так почему нельзя нам, тем, кто верит, что Свет да одолеет Тьму? Обернись и воссмотри, что окружает нас! Свальный грех, содомия124 и кровосмешение… А это всё слуги Сатаны… Казимула! О, где праведный кипящий котел христианского гнева? Где, где охота на ведьм? Слава Небу, Ватикан услышал мольбы истых своих слуг и повелел произвесть то, что следовало начать много прежде. Но теперь наш час! А в этих местах твой и брата Эстеро!
– Да, теперь мой час! – лицо Сальвареса посуровело и сразу сделалось хищным, похожим чертами на стальной абрис беркута. – Мне давно надоело торчать под половицей нынешних законов. Да, падре, скоро в нашей стране будет больше летучих мышей, чем птиц. Я и сам вижу, что ни мой отец в Монтерее, ни его высокопревосходительство Кальеха дель Рэй в Мехико – никто до самого смертного часа не осознает, что происходит сегодня. Нет, учитель, ныне грядет не просто завоевание, а с ним рождение новой империи… Ныне умирает испанская речь и те семена, что посеяны были нашими предками. Идет гибель ясных прин-ципов, высоких чувств и воцарение тьмы и хаоса, откуда, спустя вечность, начнется исход новых богов и героев. Да, падре, да… Но от нас уже не останется ничего кроме развалин былого могущества.
– О, а ты, похоже, мечтаешь переворачивать страницы истории, сын мой?
– Нет, но сражаясь одними словами, победы не одержать.
– Что ты этим хочешь сказать? – голос Мараффи дрогнул от беспокойства.
– Только то, что у нас, в Калифорнии, кроме трех десятков ржавых пушек ничего нет! Мехико далеко, безумно далеко… А русские… Нет, pater, я не хочу пугать вас, – Сальварес, тяжело дыша, подошел к чадящей треноге и затушил захиревший фитиль. – Я просто поделился своими недобрыми снами. Признаться, русских я остерегаюсь меньше, чем гринго.