Из затеи с перспективным планом ничего не вышло и, по-видимому, не могло выйти. Написание полноценной научно-художественной биографии – задача слишком сложная, чтобы производство таких книг можно было поставить на поток. Но когда я пришел в редакцию, составление перспективного плана шло полным ходом, и мне пришлось включиться в эту работу. Списки видных ученых по основным разделам науки были составлены моим предшественником, но это было самое простое. Главное состояло в том, чтобы по каждой науке из десятков имен выбрать пять-шесть, как теперь говорят, наиболее знаковых. Произвол должен был быть сведен к минимуму, поэтому мне приходилось консультироваться по каждому разделу с видными специалистами, чьи мнения и должны были служить основанием для предпочтения одних имен перед другими.
Я, естественно, показывал ученым те разделы плана, которые были близки их специальности. И тут я столкнулся с поразительной закономерностью. Почти каждый, кому я показывал «его» раздел плана, спрашивал: почему в списке нет Николая Ивановича Вавилова?
Я объяснял, что имя Вавилова стоит в списке биологов, а сейчас я хочу получить консультацию в области химии (или математики, медицины – в зависимости от специальности консультанта), но на это я слышал в ответ: «В первую очередь вы должны издать книгу о Николае Ивановиче Вавилове!»
Особенно памятна мне короткая встреча в Президиуме Академии наук с Дмитрием Ивановичем Щербаковым, академиком-секретарем Отделения наук о Земле. Я попал к нему в неудобное время: его вызвали на какое-то неожиданное совещание, и он не мог уделить мне больше двух-трех минут.
Бегло просмотрев список географов и геологов, Щербаков строго спросил:
– Почему нет Вавилова?
Я ответил, что Вавилов стоит в разделе биологов.
– Почему только биологов? – еще строже спросил Щербаков. – Это крупнейший географ двадцатого века. Он не просто ездил в экзотические страны за редкостями, а теоретически предсказал, где и что можно найти!
Не менее памятен для меня, хотя и в несколько ином аспекте, разговор с Семеном Романовичем Микулинским, историком биологии, заместителем директора Института истории естествознания и техники. Идею перспективного плана он полностью одобрил и заметно оживился, увидев в списке биологов имя Вавилова.
В кругах биологов это имя было своего рода паролем. На сакраментальный вопрос: «С кем вы, мастера культуры?» – оно давало четкий ответ. Хотя Вавилов был посмертно реабилитирован еще в 1955 году, наука, отстаивая которую он погиб, – генетика, – оставалась фактически запретной.
Микулинский сказал, что книгу о Николае Вавилове надо издать как можно скорее, подчеркнул, что это сейчас очень важно. О том, что вскоре я сам приступлю к книге о Вавилове, я не подозревал, и ответил, что найти автора для