Пан Каменский вообще был весельчак. Обожал музыку, танцы. Как-то раз, допившись до зеленых чертей, стал заставлять жену танцевать, а чтобы та была сговорчивее, время от времени стрелял ей под ноги из ружья.
После переезда бабка на некоторое время устроилась на керамический завод, находившийся неподалеку. Там выпускали кафель, плитку, фарфоровые электроизоляторы и прочие полезные для народного хозяйства предметы. Вскорости она познакомилась с соседом «по имению» – Василием Николаевичем Уткиным, с которым через некоторое время решила связать свою судьбу. Это и был тот самый «дед», которого я помнил и который, собственно, для меня всегда ассоциировался с этим словом.
Дед этот был весьма интересной личностью. Как, впрочем, и его предки. Его мать, баба Дуня, всю жизнь прожила на Кузнецком мосту в огромной квартире и была славна тем, что ни дня в своей жизни не работала. Умерла она, не дожив до ста лет каких-то полтора года, и я, помнится, несколько раз даже был в «кунсткамере» у этого обломка давно ушедшей эпохи. Дом ее был заполнен какими-то древними сундуками, шкафами, пузатыми комодами и прочей антикварной рухлядью. Сходное впечатление на меня произвел разве еще дом-музей знаменитого художника Васнецова, построенный в виде старинной избушки и напоминающий обиталище сказочной Бабы Яги. Сама бабка ходила в каком-то старомодном длинном платье с воротничком-стойкой и бархатным корсажем, которое я про себя тут же обозвал «душегрейкой».
Последних три-четыре года жизни бабка пребывала в жестоком маразме, и потомки по очереди сплавляли ее друг другу на предмет присмотра и общего попечения. Трудно было представить, что в начале века эта безумная старуха, неуклонно утрачивающая не только остатки разума, но и навыки самообслуживания, была цветущей девицей (по моим подсчетам в 1900 году ей было чуть меньше двадцати), из богатой московской дворянской фамилии, и за ней табунами увивались кавалеры, а какие-то офицеры из-за нее даже устраивали дуэль на саблях. У меня в то время представление о дуэлях полностью исчерпывались мрачноватой историей о Пушкине и Дантесе. Но я точно помнил, что они стреляли друг в друга из пистолетов. С саблей же в моем сознании был прочно связан Василий Иванович Чапаев. Как можно на саблях устраивать дуэль, я не мог себе представить. В конечном итоге я сочинил такую картинку: два дюжих усача, в папахах и бурках, стоят друг против друга, а потом с криками «ура!» бросаются на противника и что есть силы начинают молотить его