Может, потому, что тот водил его на рыбалку. Стругал ему кораблики. Научил класть кирпичи. (Отцов отец, то есть, дед – Михаил Макарович – был деревенский печник, и батяня ещё помнил кое-что из этой сложной науки!)
Или, может, из чувства противоречия – оттого, что мать всё время ругалась на живого, и костерила, даже уже когда…
– Пришлю, мам. Ты уж найми кого в городе-то, по объявлению… Или лучше – сама съезди, поговори, выбери посолидней. Непьющих. Пусть посмотрят, да доски проверят – вдруг погнили…
Доски-то точно погнили. Он сам осматривал чердак, и видел: брусья стропил ещё ничего, прогнулись только. А вот доски под шифер придётся менять. Обязательно нужно выслать потом ещё денег.
– Да-да, съезжу… Лешик, ты уж за нас не переживай – как-нибудь выкрутимся. Сам смотри – поосторожней там! Люди всё-таки чужие, мало ли как там у них заведено…
– Да, мама! Конечно. У меня всё будет нормально.
После ещё нескольких фраз в том же ключе, разговор сошёл на нет.
И он не знал, что говорить дальше, и мать молчала. Только тяжело дышала в трубку.
– Ладно, мам. Целую вас обеих. Как доеду и устроюсь, обязательно напишу. – к счастью, это не выглядело слишком уж подозрительно. Интернета в их селе точно не было, а даже если б и был, вряд ли его мать с тёткой освоили бы, и рьяно пользовались.
– Ну, счастливо тебе, Лешенька… Ты уж поберегись. Удачи тебе.
Разговор с матерью, как и всегда, оставил неприятный осадок.
Ну почему, почему он не может простить ей?!
Ведь ничего откровенно плохого она ему не делала?!
Почему же он ещё тогда, в шесть лет, почуял, что… Нелюбим?
Может, это из-за аборта, который мать сделала, чтобы младший брат не родился алкашевым дебилом? А подобрать момент, когда батяня был бы «в форме» оказалось уже невозможно? Может, этот, младшенький, и намечался матерью в баловни и любимчики? И раз он не появился – чувства оказались невостребованы, а на старшенького была переложена вина за всё это: за нерожденного «заиньку», за алкаша-отца.
А позже – и за горькую долю вдовы?..
С другой стороны – ему грех жаловаться. Ведь мать не привела отчима…
Не нашла? Или – не искала?
Нет, не искала. Работала на ферме, пока ещё была работа. И на пенсию выйти успела до того, как ферма прогорела… Где уж тут искать.
Собственно, выбора-то в их деревне и не было: все такие же, как «рубаха-парень» батяня. А после «великого развала» многие просто подались в город. В их деревне до сих пор: на каждого старичка – пять старушек. Впрочем, наверное, уже шесть…
О детстве вспоминать Алексей не любил. Хорошо хоть, понимал, что от учёбы действительно зависит его будущее: не сачковал, а зубрил. Корпел, как зануда-ботаник. И из чтения учебников выносил реально больше, чем из объяснений Валентины-ванны, вдовой учительницы-зануды. Лучше всех сдал ЕЕГ. Терпел шуточки и зависть мальчишек, и пренебрежительное отношение девчонок – ещё бы!
На дискотеки, или Дни