…Император Петр Первый умирал тяжело. Он и сам не знал причину своей болезни – то ли простуда так взялась за него, то ли яд какой, или плохо вылеченный паршивым врачом запущенный сифилис – только на грудь положил ему кто-то жерновой камень, и теперь каждое дыхание стоило невероятных усилий. Но когда услышал император, что наступает его смертный час, то открылся Феофану Прокоповичу.
– Есть у меня грех еще один, владыка, – Петр быстрее хрипел, чем говорил, тот хрип вырывался из груди с остановкой, по частям. – Есть у меня сын, о котором никто не знает, Михаилом его зовут, Ломоносовым.
То с хрипом, то шепотом, но поведал таки император о давнем том грехе.
Как начались в России гонения на старообрядников, то перебралось немало их кто в Сибирь, кто на север, и взялись, притом весьма успешно, хозяйничать – чего стоят только судоверфи братьев Баженовых. Император же три четверти бюджета тратил на войны, и все чаще поглядывал, прищурив глаз, на те богатства. К Петровой неприятности, еще и сын Алексей весьма противился родительским нововведениям, жена же рожала дочь за дочерью. И когда император в очередной раз наведался в северные края, старообрядцы задумали хитрую затею. У них не просто в мыслях было помочь Петру с наследником, но и нажить коронованное лицо со своей среды – подсунули ему белокурую красавицу, с лица которой хоть воду пей, Елену. Где-то с неделю забавлялся с нею царь в Усть-Тосно, наслаждался молодой красотой, прогоняя из порога вестников с их государственными хлопотами. Когда же стало известно, что Елена таки забеременела, старообрядцы спешно выдали ее замуж за племянника доверенного Петру Двинского земского старосты Луки Ломоносова – Василия Дорофеева. Следующий императорский указ не замешкался. "Сыну моему, – велено было передать на словах, – и нареченному отцу Василию носить фамилию Ломоносов, и жить в этой семье под надзором Луки Ломоносова, помнить о сохранении тайны. Возблагодарить я не забуду".
…Императору Петру становилось всё хуже, он то с хрипом силился выдавить из себя слово, то впадал в бред, и тогда простирались перед ним снежные ослепительные пространства Холмогории, он опять, как полтора десятка лет назад, мчит стремительными санями, так что даже метель ветер поднимает за ними, и взблескивает в косых лучах солнца эта мельчайшая снежная пыль. А когда опять пришел в себя, то приказал Прокоповичу:
– Обучи, владыка, его в московских школах и приобщи к сану священническому или к государственной службе, к чему будет способен.
Феофан Прокопович присматривал за Михаилом, а когда сам почувствовал дыхание холодный кончины, не захотел нести тайну в могилу и поведал все дочери Петра Елизавете.
– Он не помеха на дороге к трону, – взвешенно говорил Прокопович. – Он