– Отчего бы не выпить, – кивнул Каликин, подивившись внезапно возникшей водке. – Знаете, я от этой жизни ничего бы большего не хотел, а только чтоб жить в прекрасных моментах.
Иофилов поднял стакан:
– Вы как, кстати, предпочитаете: постепенно, по маленькой стопочке или залпом все двести граммов?
– Да что там, давайте сразу по двести.
Залпом, по полному стакану, Каликин только дважды выпивал. Один раз, от холода околевая, а в другой раз после нервного потрясения. Водка на вкус не такая приятная, чтобы её смаковать хотелось, но оба те раза она показалась вкусным сладеньким лимонадом, хотя опьянение было, что надо, – в меру сильное, и весёлое. Вот и сейчас, когда они выпили, водка показалась лимонадом.
– Пошла, как нектар, любимый богами, – сказал Иофилов, в рот забрасывая откуда-то взявшуюся оливку. На столике, в самом деле, стояли блюдечки с солёными оливками и маринованными грибами, которые Каликин не заказывал.
– Итак, чтоб прекрасный момент возник, я предлагаю замереть, вслушаться, всмотреться, ощутить, как мир вокруг нас как бы плывёт, как всё вокруг создано только для нас и для нашего удовольствия.
Каликин охотно подчинился, оцепенел, как при медитации, вслушался в тихий нежный звон, появившийся в голове. Стол, за которым они сидели, вдруг превратился в лодку с парусом, стул обернулся в живого коня, и в руке у него не стакан, а вожжи. Но что куда-то лететь на коне, когда сама лодка летела к женщине потрясающей красоты. Женщина смотрела на него. Он понимал даже в этот момент, что он совершенно не тот мужчина, какой может привлечь внимание вот такой замечательной женщины, но он, приближаясь к ней, не робел.
Анна не видела Каликина, а просто задумалась глубоко, глядя в пространство перед собой, и Каликин случайно оказался на линии её взгляда. И вот, будто втянутый магнитом в нежную пропасть её глаз, он узрел то, что чудилось ей. Ей грезилась церковь, будто в тумане. Она вошла в храм, стала молиться. Потом, икону поцеловав, распрямилась и увидела неясные фигуры. Они к ней медленно приближались, не шли, а будто плыли по воздуху. Это женщина и мужчина, в белых, до полу балахонах, с капюшонами на головах. У женщины большие чёрные глаза и очень ласковая улыбка. И эти улыбка и глаза – они на самом деле не на лице, а как будто бы сами по себе. Как в “Алисе в стране чудес”, там, где улыбка была без кота. Женщина что-то протянула. Это был маленький пузырёк; раньше в России в таких бутылочках держали зелёнку, пенициллин. Ты должна выпить, – сказала женщина…
– Гляди, как вон тот на тебя пялится, – прервала Тамара это видение.
– Кто?
– Да вон, у двери сидит. Лысоватый, с круглым лицом. Такие тебя интересуют?
– Ладно тебе, – отмахнулась Анна. – На меня многие пялятся.
“Что я скажу ей? – думал Каликин, несомый лодкой в сторону Анны, и сильно натягивая поводья, как будто хотел, чтобы конь под ним замедлил лодку и дал подумать, что он должен сказать