По Москве разошёлся слух о том, что в Америке сгорел ресторан “Русская Сказка”, и что, мол, со многими посетителями. Не утруждаясь тот слух проверить, его подхватила газетёнка, падкая на случаи с летальными исходами. Слух этот в виде печатного слова стал слегка смахивать на правду, то есть на правду, в которую верили только те, кто хотел поверить. Поди, докопайся до того, кто первый пустил подобный слух, но прыткий внештатный корреспондент по фамилии Ноговица всё же докопался до источника. Он разузнал, что слух о пожаре зародился в устах мужчины, только что прибывшего из Лос-Анджелеса, и звали его не то Абалихин, не то Абадонин, не то Абахтимов, а то приплетали и Абросименкова. Встретиться с этой залётной птицей Ноговице так и не удалось, – то ли тот увиливал от свидания, то ли не складывались обстоятельства. Ноговице, однако, удалось побеседовать с некоторыми людьми, лично видевшими калифорнийца, и те описывали его, как мужчину вежливого и приятного, который в самом начале знакомства мог показаться скупым на слова, но который, ощутив реальный интерес к происшествию в “Русской Сказке”, становился словоохотлив. Что ж удивительного, – сообщал он, – в Америке русские рестораны сгорают не так уж редко. Подожгли, поскольку проворовались и пожаром решили следы замести. Подожгли, чтоб страховка покрыла убытки. Ресторан подпалила русская мафия за неуплату какого-то долга.
Из того, что Абадонин сообщал (быть может, этого человека звали вовсе не Абадониным, но поскольку именно эту фамилию к нему чаще всего пристёгивали, Ноговица назвал его так и в газете; посему, пока истина не установлена, и мы будем звать его Абадониным), внимательный слушатель заключал, что все пожары в русских ресторанах происходили от поджога, а не от естественных причин, – таких, как забыли плиту отключить; или дурная какая-то мышь перегрызла изоляцию проводов, и случилось короткое замыкание; или, бывает, ударит молния. Слух, как бывает со всеми слухами, искажался в губах переносчиков, особенно варьировалось и смаковалось количество погибших посетителей, оно переваливало и за сотню.
Попадались и версии супротивные. По одной вариации, например, тот ресторан вообще не сгорал, а повредилась одна только скатерть, от того, мол, что некий Голофтеев пытался поджечь в стакане водку. И дальше, согласно той вариации, к Голофтееву приблизился мужчина, элегантно одетый в костюм с чёрной бабочкой.
– Извините, – сказал незнакомец мягко, – за вмешательство в ваш эксперимент. Наблюдая за ним со стороны, я с не малой досадой подумал, что вы заказали не ту водку, то есть водку самую ординарную, сорокоградусную то есть, а такая, как я удостоверился с помощью собственных экспериментов, обманчиво вспыхивает, но не горит. Вам помогла бы водка покрепче, та, что с синенькой этикеткой. Либо, позвольте вам посоветовать совсем уж беспроигрышный напиток, пуэрториканский ром “Бакарди”, этикетка которого уверяет, что он крепостью в 151 градус.
– Сто пятьдесят один градус? – поразился Голофтеев. – Да разве такая крепость бывает? Насколько я знаю, чистый спирт и тот где-то градусов девяносто.
– Не спорьте со мной, – сказал незнакомец. – Я лично проверил этот напиток с помощью спиртомера. Кроме того, я доверяю Факундо Бакарди Массо, который изобрёл этот напиток, и с которым мы давние приятели. Кстати, о чём мы говорим? Крепость в данном случае не причём. Вам ведь не крепость нужна, а горение?
Голофтеев не стал это оспаривать, но отчего-то колебался заказать рекомендованный напиток.
– Знаете что, – сказал незнакомец, – я сам люблю подобные эксперименты. Позвольте мне заказать этот ром.
И тут же велел официанту, назвав того по имени Саба, принести не каких-нибудь сто граммов (что вполне бы хватило и на опыты, и на то, чтоб потом проверить на вкус), а сунув Сабе в руку купюру, распорядился бежать во весь дух в бар или в ближайший магазин, за литровой непочатой бутылкой пуэрториканского рома “Бакарди”, и чтоб обязательно на этикетке были цифры 151°.
Саба вернулся моментально (ром оказался в запасах бара).
– За скорость, – ухмыльнулся незнакомец и сунул Сабе другую купюру, которая, замедленно плывя в карман, оказалась, как и первая, в сто долларов.
Незнакомец разлил ром по стаканам, протянул Голофтееву зажигалку.
– Ну-ка, – сказал, потирая руки, и с нетерпением на лице, – давайте посмотрим, что получится.
Вспыхнуло пламя, и тут же пропало.
– Не горит, – огорчился официант, застрявший у стола понаблюдать и, возможно, ещё как-то услужить редчайшему по щедрости клиенту.
– Не горит, – усмехнулся Голофтеев.
– Ещё как горит! – возразил незнакомец.
Голофтеев хотел ладонью попробовать температуру над стаканом, но его подвёл рукав пиджака, верней, подвело то обстоятельство, что в тёплом климате Калифорнии он носил пиджаки очень редко, и от того каждый раз забывал о наличии рукавов, о том, что у них есть дрянная привычка цеплять находящееся под ними. Итак, рукав опрокинул стакан, ром выплеснулся на скатерть, и по ней, во все стороны распространяясь, понеслось еле заметное глазу нежно-сиреневое пламя.
– Что