Резкий экономический спад, последовавший за августовским дефолтом, и назначение премьер-министром Евгения Примакова обозначили фактический конец ельцинского режима, но многие сформировавшиеся при нём черты нового российского порядка настолько сильно укоренились, что, вероятно, сохранятся в обозримом будущем. В результате Россия вряд ли станет страной, которая будет в состоянии достаточно платить своим солдатам и тем более за которую большинство россиян захотят умереть в бою. В заключении к книге я рассматриваю возможность радикальных изменений в результате национальной революции той или иной формы, наподобие тех, что совершили Кемаль Ататюрк при крушении Османской империи или, менее успешно, Гоминьдан в Китае. Мой вывод заключается в том, что для России такой сценарий сравнительно маловероятен – по меньшей мере если не состоится дальнейший ее распад, а существующий конституционный порядок не рухнет.
Ввиду слабости России ее поражение в Чечне и ее нарастающая неспособность распространять свое влияние за пределами собственных границ являются не только результатом бессилия государства, коррупции и экономического спада. Они также отражают глубокий моральный кризис, охвативший российское общество, наличие в нём того уровня цинизма, апатии, атомизации и алчности, который делает крайне сложным любое объединение ради коллективных – не говоря уже о национальных – целей. Принципиально значимой особенностью России и «русской диаспоры» в соседних государствах в 1990-х годах была именно предельная слабость русского национализма в качестве мобилизующей силы – это обстоятельство нанесло чрезвычайный урон российскому государству и обществу, но в то же время спасло Россию от катастрофического пути Сербии. Как поясняется в этой книге, главным образом данный провал вызван тем, что русский национализм – с исторической точки зрения – лишь в очень редких случаях фокусировался на русской этничности, а вместо этого был связан с той или иной формой имперского, идеологического и полиэтнического государства: православием и царем, коммунизмом и Советским Союзом. Но с коллапсом империи и идеологии русский национализм, – хотя он, конечно же, существует, – стал невероятно беспорядочной и несфокусированной силой. Несомненно, превратить его в какой-то новый агрессивный этнический национализм можно, лишь предприняв интеллектуальную и культурную трансформацию, переходящую в национальную революцию.
Поэтому во второй и третьей частях книги я обращаюсь к академическим дискуссиям о происхождении национализма и национальных конфликтов, об «изобретении традиции» и «конструировании культуры». Я также стремлюсь опровергнуть слишком уж укоренившееся мнение о культурной