Сначала это было похоже на тупой, пронизанный болью горловой стон, но потом Григорий Васильевич закричал настолько громко, что его крик заглушил музыку, затем он стал рыдать в голос, а Софья взяла его руки, опустила в краски и почти приказала:
– Рисуйте под музыку всё, что хотите сказать! Рисуйте!
Первые несколько движений они сделали вместе, потом Григорий Васильевич стал размашисто, неконтролируемо прикасаться руками к ватману, оставляя на нем следы своих ладоней. Когда краска почти сошла с его рук, он подошел, опустил их в банку с черной краской и стал словно вытирать их о ватман, воссоздавая сплошное черное пятно, лишенное белых промежутков. На смену черной пришла алая краска, брызгами растекаясь по создаваемой картине. Григорий Васильевич начинал двигаться всё более ритмично, его дыхание при этом становилось всё более учащенным. В этот момент, словно вторя музыке и повторяя за ним, Софья стала делать динамичные вдохи и громкие выдохи с криками «хо!». Он непроизвольно стал повторять за ней. Подойдя к краскам, Григорий Васильевич вновь хотел опустить руки в банку с алой краской, но буквально через секунду потянулся к банке с голубой краской, которая стояла рядом. Он опустил руку в краску, а потом какое-то время смотрел на кисть своей руки, которая стала ярко голубого цвета, на то, как вязкие капли краски стекают на пол. Григорий Васильевич улыбнулся сам себе и, опустив вторую руку в банку с желтой краской, подбежал к чистому белому листу, стараясь не упустить образы, которые возникли у него в голове. Он вдохновлялся всё больше и больше, когда на бумагу выливались яркие цвета – голубой, желтый. Случайным движением Григорий Васильевич смешал цвета и получился зеленый – цвет жизни. Ненадолго отвлекаясь, чтобы выбрать тот или иной цвет, он снова возвращался к творчеству. Затем Григорий Васильевич взял в руки кисти и начал старательно прорисовывать деревья, траву, небо.
Софья смотрела на него, и слезы умиления выступали на ее глазах, ведь перед ней стоял маленький израненный ребенок, который запутался, заблудился, лишился тверди под ногами и просто не знал, как жить дальше. Страх и боль, которые читались в его глазах еще некоторое время назад и представляли собой самую разрушающую внутренний мир человека вибрацию, исчезли навсегда. Его глаза светились счастьем, он бросил взгляд на Софью и снова, сосредоточенно поджав губу, продолжил рисовать. Она видела в его картинах всё новые и новые образы – дороги, горы, море, солнце. Казалось, Григорий Васильевич не остановится никогда. Отходя ненадолго от картин, он танцевал, кружился под музыку и подпевал, отбивая ногами ритм. В какой-то момент он взял Софью за руки и закружил. Они кружились, громко смеясь, пока наконец-то просто не рухнули на пол, опрокинув сразу несколько банок с красками, которые, растекаясь, смешивались в причудливые узоры. Григорий Васильевич провел пальцами по разлитой на полу радуге, а затем по лицу Софьи. Не раздумывая ни секунды, она ответила ему тем же. Теперь они увлеченно раскрашивали лица