– Для меня, в самом деле, чрезвычайно лестно повстречать человека, сумевшего так возвыситься за границей, – сдержанно заметил Монтескью.
Признание гостя заставило его насторожиться: ведь не каждый день слышишь об испанском герцоге французского происхождения. Не изменник ли этот старый идальго, в котором чувствуется неведомая, но страшная, стихийная сила? Не намерен ли он попытаться и его, Монтескью, склонить к предательству своей страны? Не является ли странный визит одним из множества подобных, нанесённых поместным гасконским дворянам? Быть может, это первый шаг к открытию военных действий? Кто знает? Как бы то ни было, он – посол, а это обязывает каждого порядочного человека к известной почтительности…
Арамис без труда разгадал ход мыслей гасконца, вызванных его же откровениями, а потому поспешил разрядить обстановку:
– Этот край для меня был и остаётся единственной родиной, поэтому я стараюсь наведываться сюда как можно чаще. В последний раз я побывал здесь незадолго до войны и увёз на груди превосходное напоминание о Франции – орден Святого Михаила.
После этих слов Пьер слегка расслабился: не мог же Людовик XIV таким образом вознаградить изменника. По крайней мере, так думалось сыну д’Артаньяна, ещё не преуспевшему в версальских интригах. Напряжение спало, но повисло молчание, которое становилось уже неловким, когда тот же Арамис вновь нарушил его:
– К сожалению, в прошлый свой приезд я не простился с другом – единственным, остававшимся в живых, который погиб вскоре в Голландии.
– Это весьма печально, – тихо произнёс Пьер, – я хорошо понимаю ваши чувства, монсеньёр, ибо и сам потерял на этой войне очень близкого мне человека.
– Война с голландцами – серьёзное испытание для Франции, как первый конфликт нового царствования. Моё посольство, собственно, и заключалось в поддержке французского вторжения со стороны Испании. Теперь, после подписания конкордата, декларирующего, помимо прочего, нейтралитет Мадрида, мирные соглашения будут куда выгоднее для обеих наших держав.
– Мир и согласие между Испанией и Францией всегда были залогом их могущества, – осторожно подтвердил Монтескью, теряясь в догадках, чего ради именитый вельможа доверяет ему дипломатическую хронику Версаля.
– В настоящее время ваша светлость, вероятно, направляетесь домой? – мягко осведомился он.
Интонации его голоса сумели наконец отворить двери сознания Арамиса и, закрыв глаза, он не прошептал даже, а выдохнул:
– Рауль…
Действительно, своей обходительностью и светлым благородством юноша сильно напоминал сына графа де Ла Фер, состояние которого он, ещё сам того не ведая, унаследовал.
– Монтескью ведь расположен по дороге к испанской границе… –