Воля народа. Шарль Левински

эти люди начинали снимать уже за завтраком в отеле и отключали свои аппараты только ложась в постель. Не говоря уже о камерах видеонаблюдения, которые в городе охватывают каждый квадратный метр, поначалу были даже протесты против такой системы, но сопротивление потом как-то усыпили – может, потому, что камеры стали меньше и не так бросались в глаза, или просто потому, что люди увидели бесполезность сопротивления. Если на какой-нибудь отдалённой улочке кто-то бросит на землю окурок, на следующий же день по мейлу придёт уведомление о штрафе, а тут вдруг не оказалось ни одного снимка скандального самоубийства? «Полиция проводит следственные действия», это, конечно, было только колебание воздуха, Вайлеман за годы своей профессиональной работы начитался таких отчётов и больше не попадался на эту формулу. «Проводит следственные действия» означало: «Чего мы будем носиться сломя голову? Есть на свете дела и поважнее мёртвого старика».

      Кальвадос из Тургау обжигал глотку, подделка была не очень удачной, но Вайлеман налил себе ещё один стакан. Было свинством, что полиция не восприняла этот случай всерьёз, для выписывания штрафов у них людей хватает, любой пьяница, не сумевший добраться до ближайшей туалетной кабинки, был им важен, важнее мёртвого Дерендингера. Если бы Вайлеман ещё работал в газете, он бы тут же сел и написал пламенную статью против такой дикой диспропорции, но написать такой же текст для интернета, где он стал бы одним из сотен тысяч склочников и придир, какие и без того уже плотно населяют его – на это у него не было охоты. Там нет читателей, по крайней мере настоящих; с тех пор, как достаточно нажатия кнопки, чтобы мигом опубликовать на весь мир любой мозговой пук, все они были слишком заняты тем, что пишут сами.

      Ещё один стакан. Завтра он проснётся с головной болью, но плевать на это, такой некролог он при необходимости напишет и в коме. И без того было чистой наглостью заказать ему такое, тысяча знаков, этого хватило бы для собаки, раздавленной посреди дороги, но не для Дерендингера, который как-никак был кем-то вроде старшины журналистского цеха; точную биографию он бы выудил из сети. Дерендингер однажды несколько лет проработал в Германии, но Вайлеман хоть сдохни не мог вспомнить, то ли в Цайт, то ли в Вельт. Наверное, в Цайт, ему это больше подходило.

      Неважно. Завтра.

      Кухонный пол холодил его босую левую ступню, неудивительно, когда ходишь в одном тапке. В его прежней хорошей квартире при реновации встроили обогрев пола, кухню декорировали мрамором, а туалет, наверное, кристаллами Сваровски. Они прислали ему проект с подло-дружелюбным письмом, с ударением на «подло», мол, если он после перестройки снова хочет арендовать эту квартиру, то он, разумеется, будет приоритетным съёмщиком. При этом они точно знали, что он не мог себе это позволить. А где, собственно, жил Дерендингер? Вот так, знали друг друга целую вечность, а хватишься – не знаешь о человеке ничего, кроме того, что касалось профессии. Перечислить газеты, в которых работал Дерендингер – и всё, для большего