Сначала исправил в рассказе: купил крючки тройные – «якоря».
Заранее разморозил мясной фарш. Скатав из фарша шарики, вдавил в каждый шарик по «якорю», каждый якорь нацепил на толстую леску. Ночью выбрался из подъезда и привязал к дереву леску, а куски фарша с «якорями» разбросал поодаль. Сделав дело, я вернулся домой и лег спать. Разбудил меня дикий вой. Это была удача – попались сразу три собаки. Они заглотили наживку и теперь рвались с «якорей», разрывая крючками желудки, кишечники и пищеводы. Я поскорее вылез на балкон и стал смотреть. Собаки подыхали. На вой прибежала из своей квартиры старуха, на ее голове ветер трепал седые волосы. Собачий предсмертный рев разносился по всей округе. Старуха шаталась как пьяная и говорила: «Ребята, ребята, пойдемте домой!» Я даже взял сигарету и стал курить, чтобы немного сбить азарт, охвативший вдруг меня. И я стряхнул пепел в пепельницу и подумал, что такой тяжелой пепельницей хорошо бить сзади по затылку или ударять в горло – сразу перебьет трахею. И человек, наверное, умрет, мучаясь и плача. Собаки изошли кровью и сдохли.
Рассказ я назвал «Собачья жизнь».
Я надеялся, что меня поймут – по второму плану, на котором я выписал жизнь нашего подъезда. Станет ясно, что живем мы из рук вон плохо. Сначала я выстроил повествование в виде новеллы, где никто ничего не говорил, а все причины и следствия объяснял автор, то есть я сам. Но после я передумал. И переписал «Собачью жизнь» в пьесу, где были одни только диалоги, то есть я уже ничего не объяснял, а герои говорили своими словами. Рассмотрев оба варианта, я решил оставить оба. Но долго думал, как бы мне совместить пьесу и новеллу. И придумал. Я решил написать роман о моем времени.
Старуха-собачница не умерла и не покончила жизнь самоубийством. Она завела себе трех новых собак, одна из которых была сука щенявая. Сука ощенилась, и у старухи стало шесть собак. Я придумывал, как бы избавиться от старухи в первую очередь, а потом уже от собак, но все никак не мог придумать. Тогда я решил со старухой подружиться, втереться ей в доверие, а после, выбрав удобный момент, прикончить ее.
Мы с женой жили на четвертом. Под нами жила учительница из кулинарного техникума. Она пекла бублики и была одинокой. Ей хотелось иметь большую семью. Она приходила к нам на чай, и на лице ее я не видел печали. Она привыкла к одиночеству, и к ней приходили мужчины. Над нами жили трое. Он – с грустной бородой. Она – его жена. И сын. Она водила сына в школу до десятого класса. Сын умный, но дурак – гений по компьютерам. У них машина «копейка». И вот как станут они парковаться, гомон стоит на весь двор. Интеллигентные. Москвичи. «Куда, блять, едешь!» – кричит она. «Еду, блять!» – кричит сын. «Не туда, блять, едешь!» – кричит она, мать его. Отец их поднимается на пятый этаж. Раньше у них была собака. Собака издохла. Отец их стал еще грустнее выглядеть – борода его торчала колом как у Ивана Грозного на картине Васнецова.