От этой фразы произнесенной спокойным, будничным тоном, Саша вздрогнул, словно ему посреди разговора ни с того ни с сего отвесили пощечину.
– За что ты так?
Марк поднялся с дивана, подошел к юноше и коснулся его плеча – мимолетно, легко, будто смахнул соринку с рубашки.
– Извини. Но подумай сам. Пока Филипп оставался для нее смутным жутким воспоминанием, ты был ее – только ее! – дорогим мальчиком, дарованным свыше испытанием. Но, стоило Филиппу обрести реальность, стать лицом вполне определенным, стоило ей увидеть, насколько ты похож на него – и все переменилось. Ей понадобится изрядное количество времени, чтобы осмыслить и принять все заново.
Посмотрев на наставника, Саша только грустно кивнул. Ему очень не хотелось говорить римлянину о еще одной причине странной и быстрой перемены в матери – тем более что об этой причине он сам пока только смутно догадывался и боялся судить наверняка.
Среди прочих гостей была Ариночка, молодая поэтесса, часто читавшая Софи свои почти гениальные, но еще по-юношески трогательные стихи. Ариночка обычно носила светлые платья, открывающие щиколотки и высокие сапожки с острыми каблучками. Также ее образ был замечателен обилием жемчуга и густотой черной краски вокруг голубых глаз. По крайней мере, именно так она и выглядела во время их последней встречи, которая состоялась у Ольги Михайловны в Великий пост.
Каково же было всеобщее изумление, когда на дачу к Софи она приехала в серой кофточке, темной льняной юбке в пол и совершенно без макияжа. Свои волосы она мало того, что заплела в косу, так еще и спрятала под шарфиком, замотанным на манер платка.
Софи, конечно, изумилась, пару раз спросила, все ли у Ариночки хорошо, здорова ли она, но, получив в ответ самые благостные заверения, быстро оставила ее своим вниманием. Все-таки остальных гостей было не меньше двадцати человек.
А Ариночка взялась со всеми по очереди беседовать о религии и о вере. Поначалу публика живо вступала в разговор – начинали разглагольствовать о гностиках, о культе Митры, об эротизме в католицизме, однако, стоило Ариночке негромким, но чуть звенящим от благоговения голосочком сказать что-то о некоем новоявленном святом, с которым она недавно виделась, как ее собеседник тут же исчезал. Она же неотрывно смотрела вслед ему, глупому, бестолковому, с бесконечной любовью и нежностью, глазами щенка овчарки.
«Меня учили, как надо молиться, – то и дело пыталась сообщить Ариночка. – Надо выйти прочь из города и идти, идти, идти…». Впрочем, дальше этой важной рекомендации ее обычно никто не слушал. Кроме Елены.
Она единственная выслушала Ариночку с искренним интересом и даже принялась расспрашивать.
За столом Елена села рядом с Ариночкой, а после они всюду ходили вместе, оставались надолго поговорить на веранде, в саду. Вначале Саша решил, что матушка просто посочувствовала подруге, но на утро третьего дня