– Что, Мишка, опять зассал? Эх, сын… – открывая толстый рот, пробулькала рыбина и, не дождавшись ответа, махнула хвостом и начала величественно удаляться, растворяясь в зеленоватой подводной мгле.
И разрывался Мишка, не зная, то ли плыть вниз за рыбой-батей, то ли рваться наверх, за глотком воздуха. В голове засверкали звездочки, которые складывались в квадраты, закручивались спиралью, по которой его уносило все дальше и дальше, в спасительное царство беспамятства.
… – Пей, пей, сынок… Гляди, Сереж, жар у малого вроде ушел. Лучше ему, слава Богу. Мишаня, мальчик мой, как же так… Грешно, но думала, что Иван и тебя за собой приберет, любимку своего.
Выразительные глаза Софьи повлажнели, прямо на нос Мишке упало пару холодных капель. Мальчик поморщился, оглянулся вокруг. Лежал он в широкой родительской постели, рядом на табуретке – куча пузырьков и пузыречков. Судя по довольным лицам Сереги и Стася, случилось что-то неожиданное и хорошее. Мишка улыбнулся. Братья сразу же захохотали в голос и даже обнялись от избытка чувств – дело невиданное, – всегда ведь только тумкали и штурхали друг дружку, а тут…
– Батю, батю не догнал, – хотел рассказать страшный сон Мишка, но голос его чуть был слышен. Мать заплакала, прижала исхудавшего за болезнь сына к крепкой округлой груди, зашептала щекотно прямо в ухо:
– И молодец, что не догнал. Две недели уж как на погосте кормилец наш. Не смей мне больше. Слышишь? Не смей. Ты тут нужен. Мне! Понял?!
– Понял.
– Не боись, мать. Мы Маруты. Нам любая болячка, что у ксендза – заначка, вроде есть, а никто ее не видел, – влез Стась и покраснел, стесняясь собственной неожиданной многословности.
– Маруты… точно. Маруты – батькина порода, – на красивом даже по шляхетским меркам лице Софьи мелькнула полуулыбка, которая могла означать все что угодно – от презрения до восхищения. Но сейчас чувствовалось, что она гордится этой прилипшей намертво кличке, протянутой семьей Вашкевичей через века.
… Марутой за спиной звали и Ивана, и его отца Петра, и деда Климента. Мишка не знал, откуда такая вроде б обидная погремуха взялась, и даже пытался бороться, доказывая всем, что он никакая он не Марута, а Мишка Вашкевич. До тех пор, пока покойная баба Клава не рассказала, откуда пошло прозвище.
– Вот ты злишься, щанюк, что тебе Марутой кликають. А ты гордись! Марута – то прапрапрабабка моя, царствие ей небесное, она нашему роду корень дала.