Наши роды дружили, и, как бы разумеется, должны друг друга поддерживать. Он человек слова и крови, думается, что обязательства предков для него, как и для меня, не пустой звук. Вот теперь – все.
Пан Адам протянул опешившему Мишке пухлый пакет коричневого казенного цвета.
– Прошу не вскрывать до моей кончины. На этом позвольте откланяться, ибо состояние мое не позволяет продолжить нашу милую беседу. Кушайте. Я сказал Аделе, чтобы собрала вам в дорогу. Прошу прощения. Кха-кха-кха-КХА!
Мишка и Софья с жалостью и удивлением проводили взглядом пошатывающуюся согбенную фигуру, величественно скрывшуюся за плюшевыми бордовыми портьерами, расшитыми золотыми скачущими всадниками, через столетия замахивающиеся на мир своими желтыми нитяными мечами.
… Скрипели полозья, от широкого крупа лошади валил пар, мимо проносились смутные очертания ночного леса. Мишка почти задремал, укутавшись в овечий тулуп, Софья и Ганна, пресытившиеся впечатлениями и обильной пищей, давно сдались и спали.
– Это что еще за хреновина! – Марьян от удивления натянул вожжи, лошадь остановилась, довольно зафыркав от неожиданного передыха. – Вона! Там! Матка боска!
Мишка и проснувшаяся Софья переглянулись. Через ночное небо по горизонту летели тысячи маленьких звездочек, кружились, завиваясь в сказочные узоры. Вылетали они из узкой полосы света, которая виднелась из-за высоких верхушек сосен и елей.
– Красиво как! – Мишка широко открыл глаза, стараясь хорошенько рассмотреть неожиданное чудо. Софья, напротив, схватилась за сердце, лицо ее побледнело. Чувствовалось, что женщина испытывает почти физическую боль.
– Гони! – заорала Софья.
– Куда? – удивился возничий.
– Туда, дурень! Хутор Лозовских! Горит! ГОНИ! Что им пусто было!
Лошадь дернулась под ударом кнута так, что пассажиры чуть не вывалились из глубоких застеленных сеном саней. Помчались.
Мишке передалось волнение матери. В голове складывались кое-какие предположения. Неожиданный уход братьев с приема, загадочные их переглядывания вкупе с однажды подслушанным и не забытым разговором в сарае порождали нехорошие предчувствия.
На фоне разгорающегося пожара стояли две темные фигуры. Сергей и Стась молча наблюдали за вихрящимися языками пламени. Лица их были суровы и неподвижны: до парней дошло, что после содеянного жизнь их уже никогда не будет прежней.
– За батю… за батю, скоты! – почти истерически шептал Сергей. Стась лишь молча сжимал кулаки, смотрел в сторону пожарища, как будто его взгляд должен подкинуть жару во все разгорающееся и разгорающееся пламя.
Из окна неожиданно вылетела тяжелая табуретка, посыпались стекла. Густыми клубами из черного проема повалил белый дым.
Словно в плохом сне братья увидели, как из дымного столба кулем вывалился в исподнем Митяй Лозовский. Тут же упал, зарывшись опаленной головой в пушистый сугроб.
– Живучий, сука, –