– А ну-ка подведите мою лошадь к этой кучке за поводья, чтобы я влез, – обратился ко мне Л.Н.
– Может быть, табуретку принести, Лев Николаевич? – засуетились все.
– Нет, нет, не нужно!
Я в одних ботинках соскочил в снег и подвел к кучке снега красивую, тонкую лошадку Толстого.
– Еще, Лев Николаевич?
– Нет, довольно! Опустите поводья!.. – ответил он, берясь за луку седла.
Но я не решился сделать это: став на край кучки, Л.Н. примял снег и стоял почти вровень с землей. Стоило только лошади пошевелиться, и он мог бы упасть. Я еще крепче взял поводья и зорко следил за каждым его движением. Вот он вдел левую ногу в стремя, оперся на нее, медленно стал заносить правую в сером валенке и… сел. Победоносно оглянулся и потянул поводья. Я выпустил их.
Л.Н. тронул лошадь. Проезжая мимо, он посмотрел на меня; всё лицо его довольно улыбалось, голову он держал прямо, и глаза ясно говорили: «Что, видели? Не так-то я еще стар! А уж вы, Валентин Федорович, наверное довольны?»
– Спасибо, Лев Николаевич, что заехали, – сказал я.
– Я сам был рад повидать друзей, – ответил Л.Н. и шагом отправился по дороге.
30 января
Ездил в Ясную с Граубергером и Токаревым. В передней нас радушно встретила Татьяна Львовна.
– Пожалуйте наверх, – провозгласила она.
Я, Граубергер в скромной серой рубашке и Токарев в пиджаке и чесучовой манишке вошли в столовую, большую, светлую. Там так же радушно встретили нас Л.Н., Сухотин, Ольга Константиновна и ее дети. Усиленно предлагали нам завтракать, но все мы отказались, так как только что пообедали в Телятинках.
Завязался оживленный, простой разговор.
– А Софья Андреевна дома? – осведомился я у Душана Петровича, сидевшего рядом со мной.
– Нет, она уехала на пять дней в Москву, – ответил он.
Тогда мне стало понятным, почему возможно было приглашение Граубергера и Токарева наверх, к завтраку, и почему в воздухе разлита была такая простота и непринужденность…
– Все изобретения цивилизации, – говорил Л.Н., – удобны и интересны только сначала, а потом они надоедают. Вот хотя бы это, – указал он на граммофон, – ведь это просто ужас!..
Разговор зашел о вопиющей нужде, в которой живут крестьяне, и об озлоблении в народе.
– Я вчера опять встретил мужика, с которым раньше об этом говорил. И он хочет иметь землю, сесть на нее и быть свободным человеком. Они вовсе не хотят работать на помещиков, потому что всё это не их; оттого они и мало работают и пьют. И не знаешь, что и говорить в таких случаях, потому что живешь сам в этих роскошных условиях. И не покидаешь их, опутанный всякими путами. Это очень мучительно переживать!..
Заговорили об Англии, где живет госпожа Шанкс, гостья, присутствовавшая здесь.
– Там рабочий считает за счастье работать для господ и думает, что это так и должно быть. У нас этого нет, и в этом отношении Россия стоит впереди Англии… Кстати, я получил одну английскую комедию, роскошно изданную, с картинами, но очень глупую![6] Там «господа» совершенно