В донесении, писаном командиром 3-й пехотной дивизии генерал-лейтенантом Коновницыным, говорилось, что некоторое время назад во время отражения французской атаки осколками вражьего ядра был тяжело ранен в бедро и живот генерал от инфантерии князь Петр Багратион, что вызвало смятение и расстройство возглавляемых им войск. Еще генерал Коновницын писал, что ввиду того, что он оказался самым старшим воинским начальником на левом фланге русской армии, то взял командование сражающимися войсками на себя и просит прислать ему замену, так как он не чувствует в себе талантов, которые бы позволили ему полноценно заменить князя Багратиона.
Ну да, командир дивизии и генерал-лейтенант совсем не та фигура, которая могла бы заменить выбывшего из строя командующего армией. Заменить фигуру такого масштаба мог бы только командующий 6-м пехотным корпусом генерал от инфантерии Дохтуров; но пройдет еще немало времени, пока он прибудет к Семеновскому (возле которого и развернулось самое ожесточенное сражение) и возьмет на себя командование. А посему генерал-лейтенанту Коновницыну придется еще некоторое время замещать раненого командующего армией на самом ответственном участке сегодняшнего сражения. От того, сумеют ли продержаться уже находящиеся там войска до подхода резервов, зависел исход всей битвы. Кто ж мог предположить, что Бонапартий соберет все свои силы в один кулак и ударит с такой силой, что сдержать его не будет никакой возможности? Едва русский главнокомандующий об этом подумал, как прямо над ухом у него кто-то скептически хмыкнул, потом откуда-то издали донеслись едва слышные слова: «Священное Алое Знамя распустить… Артиллерии – один пристрелочный выстрел на начальных установках. Пики к бою, рысью в атаку марш-марш!».
И в этот момент Михайло Илларионович почувствовал, как над полем боя вдруг прокатилась волна облегчения, будто повеяло освежающим, придающим силы ветром*. Даже Кутузову вдруг показалось, что он сбросил с плеч как минимум десяток лет, а то и два десятка. И почти сразу где-то там, в стороне Семеновского, громыхнул гром с ясного неба – будто тысяча мортирных бомб рванули разом. Торопливо наведя в ту сторону подзорную трубу, русский главнокомандующий увидел неровную кляксу полупрозрачного дыма, распустившуюся над головами атакующих французских кавалеристов и бьющихся под нею в предсмертных судорогах поверженных коней и людей. Всего одна бомба (если, конечно, это была бомба), а французская кавалерия лишилась не менее чем эскадрона. Кутузову сразу вспомнились подслушанные мысли неведомого полководца