Смерть в душе. Жан-Поль Сартр

Пение прекратилось. «В самом начале я тоже думал, что эта война – болезнь. Какая глупость! Это я, это Пинетт, это Лонжен. Для каждого из нас это он сам; она сделана по нашему образу и подобию, и у нас та война, которую мы заслужили». Пинетт длинно шмыгнул носом, не спуская взгляда с Матье; Матье подумал, что у него глупый вид, но разъярился против себя. «Довольно! Довольно! Мне надоело слыть человеком, который ясно все понимает!» Комар танцевал вокруг его лба – смехотворный венец славы. «Если бы я воевал, если бы я нажал на гашетку, где-то упал бы человек…» Он дернул рукой и залепил себе хороший шлепок по виску; он опустил руку и увидел на указательном пальце крошечное кровавое кружевце, человек, у которого кровью истекает жизнь на булыжники, шлепок по виску, указательный палец нажимает на курок, разноцветные стекла калейдоскопа резко останавливаются, кровь испещряет траву на тропинке, мне надоело! Мне надоело! Углубиться в неизвестное действие, как в лес. Действие. Действие, которое возлагает ответственность и которое никогда полностью не понимаешь. Он страстно проговорил:

      – Если бы что-то нужно было сделать…

      Пинетт с интересом посмотрел на него:

      – Что?

      Матье пожал плечами.

      – Нет, ничего, – ответил он. – В данный момент – ничего.

      Пинетт надевал носки; его белесые брови хмурились. Он вдруг спросил:

      – Я тебе показывал свою жену?

      – Нет, – сказал Матье.

      Пинетт встал, порылся в кармане кителя и вынул из бумажника фото. Матье увидел довольно красивую женщину с суровым выражением лица и намечающимися усиками. Поперек фотографии она написала: «Дениза – своей куколке, 12 января 1939 года». Пинетт покраснел:

      – Она меня так называет. Не могу ее от этого отучить.

      – Но хоть как-то она должна тебя называть.

      – Это потому, что она старше меня на пять лет, – с достоинством пояснил Пинетт.

      Матье вернул ему фотографию.

      – Она хороша.

      – В постели она потрясающая, – сказал Пинетт. – Ты даже не можешь себе представить.

      Он еще больше покраснел. Потом смущенно добавил:

      – Она из хорошей семьи.

      – Ты мне это уже говорил.

      – Да? – удивился Пинетт. – Я тебе это уже говорил? Я тебе говорил, что ее отец был преподавателем рисования?

      – Да.

      Пинетт старательно положил фото в бумажник.

      – Меня это огорчает.

      – Что тебя огорчает?

      – Ей будет неприятно такое мое возвращение.

      Он скрестил руки на коленях.

      – Хватит тебе! – сказал Матье.

      – Ее отец – герой войны четырнадцатого года, – продолжал Пинетт. – Три благодарности в приказе, награжден крестом. Он об этом все время говорит.

      – Ну и что?

      – А то, что ей будет неприятно такое мое возвращение.

      – Бедный дурачок, – сказал Матье. – Ты вернешься еще не скоро.

      Гнев Пинетта выветрился. Он грустно покачал головой.

      – Лучше уж так. Я не хочу возвращаться.

      – Бедный дурачок, – повторил Матье.

      – Она меня любит, – говорил Пинетт, – но у нее трудный характер: она много о