Памятуя свои «игры» в Вельминовской школе, я и здесь, в интернате развила бурную деятельность. Интернат был уже не интернат, а какой-то корабль, а мы все – его команда. Мы составили не только чёткие расписания дежурств, а и ещё программу каких-то мероприятий, в которые втянули всех проживающих в интернате. Учёба меня интересовала – постольку, поскольку. Я жила в игре, и наслаждалась этой жизнью. До школы было не далеко, в интернате – тепло, относительно сытно… А что ещё нужно было, чтобы проучиться зиму, и окончить как-нибудь 8-ой класс?
Помню, однажды, у нас в интернате заболела одна девочка. Я раздула целое движение за её спасение. Самовольно освободила от занятий тех, кто по расписанию должен был дежурить у её постели ночью, сама не спала первую целую ночь, и так далее. В конце концов, кому-то надоело моё командование, и, кажется, даже был небольшой конфликт между теми, которые подчинялись моим фантазиям, и теми, которые просто хотели учиться, есть и спать. Наверное, каждый остался при своих интересах. Но жизнь, есть жизнь…
Бабуся продолжала собирать копеечки, чтобы во время вносить плату за моё проживание в интернате. Ошибка её была в том, что эту плату она передавала со мной.
В первый раз, получив эти деньги за месяц вперёд, я зашла с этими деньгами, когда шла со станции в Михнево, в какой-то продуктовый магазин. Я долго гуляла вдоль витрин, и мысленно пробовала выставленные там конфеты и пряники.
Наконец, посомневавшись, я всё-таки вынула денежку, что-то купила, и съела тут же, как говорят, – «не отходя от кассы».
Затем я подумала, что оплатить полностью необходимый взнос, у меня уже денег недостаёт, поэтому, какой смысл в том, что оставшаяся сумма будет лежать без дела? А ещё, вдруг, её стащат? Хотя таких случаев вроде у нас пока не бывало. В общем, я накупила конфет и пряников впрок, с чем и пришла в интернат.
Так прошел месяц, потом повторилось во второй. Наконец, воспитательница, кажется её звали – Валентина Ивановна, которая с нами работала в интернате, не получая от меня вразумительных ответов, поехала в Вельяминово к бабусе.
Для неё это был удар «под дых». Тем не менее, я не знаю – как она выкручивалась, но долг за интернат она внесла, и потом регулярно оплачивала всё до конца учебного года, хотя дома семья жила впроголодь.
Бабуся была очень гордой. Она чувствовала себя обязанной тёте Нине Гладилиной из Пушкино, у которой жил папа, когда мы находились ещё в Киеве. Она долго думала, чем отблагодарить эту семью.
И вот однажды, она взяла старый большой чемодан, и сложила в него весь хрусталь, который ездил вместе с семьёй из города в город много лет. Это был не современный хрусталь с толстым резным рисунком, а тонкий, звонкий хрусталь с нежным изящным рисунком. Были стаканы, стаканчики, стопочки, рюмочки и фужеры, графинчики и вазочки. Каждую штучку бабуся аккуратно завернула в газеты, и уложила в чемодан.
Приехали мы в Пушкино. Нас встретили чопорно и сухо. Может быть, тётя Нина подумала, что бабуся приехала выговаривать