Папа приходит домой, счастливый, протягивает очки:
– Глянь, Мира! Как тебе? Красивые, правда?
Я заворожено смотрю на это чудо. Толстые стекла, кожаная оправа, плотно прилегающая к голове – будто в руках у папы огромные стрекозиные глазищи. Мама смотрит настороженно и почему-то испуганно.
– Очки пилота, – с гордостью говорит папа. – Меня выбрали для испытаний нового летуна…
На маминых глазах наворачиваются слезы, а я не могу понять, что случилось. Она боится стрекозиных глаз?
Очень отчетливо, в одно мгновение, я понимаю: как только папа наденет глаза стрекозы, он перестанет быть папой, потому что сам превратиться в стрекозу и улетит от нас далеко-далеко, чтобы уже никогда не вернуться…
– Эй! – потрясла меня Данни. – Ты что, уснула, дорогая? Облачайся и вперед! В дороге поспишь.
Пришлось вернуться домой и переодеться.
М-да. Одежда действительно шикарная. И мне в самый раз. Вот только выгляжу я в ней не как светская дама, а как ее прислуга, невесть зачем все это напялившая.
– Прелестно, – одобрила Данни мой вид. – Вот что значит удачно подобранный наряд, сразу делает человека из…
– Коровы? – подсказала я.
– Из девушки, не озабоченной внешностью, – грозно поправила Данни. – Зато теперь вы с Гвейном смотритесь гармонично.
Оказывается, пока я ходила, Гвейнард тоже переоделся – почти в такой же дорожный костюм, как у меня, только темно-коричневого цвета.
– Ну, все, садитесь и езжайте, – сказала Данни. – Да и мне пора. Мира, не забудь поискать коробочку, ладно?
Она свистом подозвала ковер-летун, грациозно на него вспорхнула, махнула рукой и улетела.
Из соседней двери выглянула миста Зофа Галгер-тонс, только и ждавшая, когда отбудет моя шикарная подруга, которую бабушка слегка побаивалась:
– Мирохарда Юргрия! Почему вы снова нарушаете покой? Вчера ночью творилось невесть что, а сегодня весь вечер в квартире орал петух!
– Не петух, – сказала я. – Сегодня была кукушка. Это мой сторож. Он больше не будет.
– Какая еще кукушка! – старушка перешла на визг. – Я что, выжила из ума? Не могу отличить ку-ку от кукареку?
Ничего не понимаю. Петух? Но ведь я сама слышала… И видела…
Может быть, после Данни ко мне приходил еще кто-то?
Или бабушка все-таки ошиблась?
– Я очень надеюсь! – продолжила соседка. – Что кукарекать никто не станет, и ночью из вашей квартиры не будут раздаваться мужские голоса и звуки потасовок!
Ну вот почему у подобных ей бабушек отличный слух, никакой личной жизни и необузданная фантазия? Бесполезно объяснять, что никакой мужчина ко мне не приходил, а слышала она всего лишь голос из переговорника.
– Вы, милочка, мешаете спать пожилому человеку!
Странно, но ей не мешали ни пикетчики движения одноотцовцев с плакатами «Пятиотцовству – нет!», раскинувшие палатки прямо под