Дед поднялся с колен, отряхнул штаны. Подошёл к тумбочке и картинным жестом сорвал скатерть с того, что было под ней скрыто.
У Сашеньки от изумления и восторга зачесались запястья.
Большая, под метр в высоту коряга была сплошь покрыта причудливой глубокой резьбой. Что-то босховское, многоглавое и многорукое словно шевелилось вдоль сучковатой коряги, давшей приют этой мистерии, в коей не видать было ни причины, ни начала, ни даже повода, к чему весь этот ужас или вся эта красота вырезалась.
– Ох, – только и смогла выдавить из себя Сашенька, – Что же это?
– Ага! – Дед явно наслаждался произведённым впечатлением, – Это, девица-красавица, – древо познания добра и зла, не как его задумал Господь, а как его увидели человеки.
– Что ж так мрачно все? – Сашенька, поежилась – ей казалось, что каждая фигурка, каждый изгиб бесчисленных малых деревянных плотей забирают её взгляд.
– Я был готов следовать школе Возрождения. Конечно, не alla prima, дерево такого не позволит, но старался следовать всем его волокнам, всем сучкам. Они и подсказывали. Я только доводил. Всё тут было изначально. Веришь?
Сашенька замялась. Ей не хотелось признавать всякую чертовщину.
– И правильно, что не веришь. – Дед рассмеялся, вытащил из кармана пачку «Беломора» с прогрызенной дыркой и выбил из неё папиросу.
– Давно хотел резьбой заняться. А тут у станции мужик набор стамесок для резьбы продавал. Не пожадничал, купил. Решил, что забавно. Получилось неплохо. Допускаю, что очень неплохо. Но знаешь, чем художник отличается от нехудожника?
Сашенька пожала плечами.
– У художника есть «до» и есть «после», каждый положенный им мазок – продолжение длинного ряда мазков его собственных и его учителей, его учеников, и так до бесконечности. А нехудожник все делает случайно, а дальше бежит по своим делам. В моем случае это – колоть дрова и чистить дорожки.
– А дальше? – Сашенька сняла ботинки и протянула ноги к гудящей печке.
– Что дальше? – Дед замер с чайником в руках.
– Ну, дальше, после дорожек? Как можно жить спокойно, если случайно написал Мону Лизу или случайно вылепил роденовскую «Весну»? Разве можно так вот запросто занять в долг таланта? Не замучает кредитор?
– Удивительная ты, тёзка, – Дед грохнул пузатый зелёный чайник с изогнутым носиком на плитку и подкрутил газ. – Вроде маленькая, а вопросы взрослые. Варенье из брусники будешь?
Дед поставил на клеёнку белую фарфоровую миску, достал из тумбочки трехлитровую банку с вареньем, наполовину уже пустую, и деревянной, видимо, тоже самостоятельно вырезанной ложкой щедро отмерил ароматных, переливающихся сладким сиропом ягод.
– Занять талант невозможно. Это же не червонец. – Дед достал из шкафа миску с нарезанными ломтями белого хлеба и поставил перед Сашенькой. – За вдохновение платится трудом.