Развернулся было, чтобы идти обратно, но в нерешительности остановился – может, окно стоит закрыть, чтобы весь дом не выстудить? Вечер сегодня холодный, а ночь будет еще холодней. Или оставить, как есть, пусть Тони сам закрывает, когда замерзнет, он хозяин, ему видней? Пока думал, на дом неизвестно откуда с веселым ревом вдруг набежала волна, звонко ударилась о фрамугу и разлетелась нахальными пенными брызгами, окатив Альгирдаса – спасибо хоть не с ног до головы, всего лишь от подбородка до лба, считай, аккуратно умыла. И исчезла, как будто ничего не было, не оставив ни единого следа, кроме небольшой лужи на подоконнике, да мокрого Альгирдасова лица.
Он почти машинально утерся, лизнул палец, озадаченно усмехнулся – и правда соленая. Самая настоящая морская вода. Посмотрел вниз, на улицу, убедился, что там все осталось, как было: фонари, деревья, шумные тетки из бара и даже принесенная ветром ярмарочная мишура. Но и лужица морской воды на подоконнике тоже на месте. Значит, не померещилось, была волна. Чокнуться можно, что здесь, на Маяке, оказывается, творится. Ну и дела.
– Ну что, видел море? – спросил Тони Куртейн, ласково и снисходительно, как взрослые разговаривают с детьми.
– Не то чтобы именно видел. Зато, можно сказать, искупался, – стараясь выглядеть предельно невозмутимым, ответил Альгирдас. – К тебе в окно внезапно вломилась какая-то невоспитанная волна. Впрочем, сразу исчезла, оставив лужу на память, вместо записки. Хочешь, сходи, посмотри. Я на всякий случай не стал ее вытирать.
– Такое тоже порой бывает, – флегматично кивнул Тони Куртейн. – Пару раз приходилось среди ночи сушить постель. Тебе не надо переодеться? А, уже вижу, у тебя только башка мокрая. Полотенце дать?
– Да ну, не надо. Сам высохну. На самом деле, удачно получилось. Так заработался, что за все лето ни разу не добрался до пляжа. А это очень приятно – когда кожа и волосы пахнут морской водой. Я твой должник.
– Тогда уж не мой, а Зыбкого моря. Я же ничего специально не делал, чтобы к окнам его подманить. Оно само приходит, по собственной воле. Видимо, считает, если уж тут Маяк, значит и море должно хоть каким-то образом быть… Жалко, что ты моего горячего вина больше не хочешь. В смысле не можешь перед работой. А то выпили бы сейчас за него.
– Ладно, еще немного, пожалуй, можно, – улыбнулся Альгирдас. – После такого… скажем так, умывания не выпить за наше Зыбкое море – великий грех.
Сел в кресло, вытянул ноги, принял из рук смотрителя Маяка кружку с горячим вином, сказал с присущей ему прямотой, которую многие считали бестактностью, но сам он в себе и других ее высоко ценил:
– Ты имей в виду, мне примерно через полчаса надо будет выматываться. Поэтому если ты меня не просто