Дело было хоть и яснее ясного, но тёмное последствиями. (По следствии дело передадут в суд, а уж как он повернёт? Слепая Фемида иногда даже очень зрит – кого казнить по полной, кого почти ласково щепнуть. Хотя нет шлепнуть, говорят (несведущие в истории), чаще при Сталине было. Ныне за богиню правосудия вякнем, – может и погладить, даже и не против шерстки. ) Наверняка оно (Дело), после магарыча пострадавшей стороне и органам юстиции, могло еще завершиться как-нибудь тихо-мирно. Поэтому и арестовывать и изолировать от общества до окончания следствия никого не стали. Даже стандартную подписку о невыезде молодой следователь, видимо из тайного сочувствия парням, забыл взять. Вовчик же, не просто страшно перепугался, а готов был хоть какому богу истово молиться, чтоб преславутая 11722 «лохматая» статья уголовного кодекса не искорежила его молодую и до сих пор довольно благополучную жизнь. Оно только попади туда, от чего не зарекайся, с такой статьей, так точно раскорежат.
На расширенном семейном совете, Васькин младший открывал было рот, но поскольку все, что могло быть не свершено всёж недостойно, вот тварь, сотварилось, снова закрывал. Тут и без его вяканий произносилось много не самых добрых дядиных выражений. Впрочем, более лояльных, чем совсем уж на ять23 отцовских слов, приумноженных материнскими слезами. Тогда-то Вовчик твердил про себя, с пьянками и слишком доступными девицами завязал навсегда. Но кто по младой горячности не давал невыполнимых обетов? Юность, она для того и дана, чтоб делать глупые ошибки, на которых научиться свершать те же промахи во взрослой зрелости.
Решение коллоквиума было однозначным – отправить Владимира от греха подальше – куда подальше. И отправился Вовчик в далекий и жгучий Аджикистан, в пехотное училище. Там начальником штаба был дядькин бывший собутыльник, ой сослуживец, и видимо хороший товарищ, поскольку