Что же касается самой Надежды, то она была всего лишь на пару лет младше своего брата, но при этом выглядела даже несколько старше его, но это неудивительно, ведь общественная нагрузка всегда возьмёт и не преминет сказаться на тебе, как в плане личной жизни, так и на твоём внешнем виде. Всё-таки Надежда слишком уж сильно отдавалась работе, раз имела такой изможденный вид. Но таковы реалии жизни: если «некому» отдаваться вне работы, – то приходится полностью отдаваться «чему-то», но уже на работе. И эта отдача редко приносит удовлетворение всем участникам этого цикла: как субъекту, так и объекту. И ведь сразу и не поймешь, что стало первопричиной такого положения вещей – ведь когда-то у Надежды была благополучная семья, со своими планами на будущее. Но после того как её брат решил ей помочь в финансовом плане, поставив её на руководство фондом, как-то всё разладилось у неё в семье, и всё чаще на смену мыслям о семейном вечере, приходили думы о рабочих буднях.
Но как говорят, не только одна работа стала причиной охлаждения Надежды к своей семейной жизни. Память о первой своей чувственности (при встрече с героем её прошлых грёз, работающим у Лу доверенным лицом) изменила весь уклад её прежней жизни, и она, забросив свой дом, всё чаще стала пропадать на работе, дабы влить в эту старую памятливость новые ощущения во исполнение грёз наяву. Но запретная для законов приличия (но кого они пугали) и несовместимая с гражданским семейным кодексным положением участников процесса связь между ними, разбилась при рождении «лапуль» у Геры, который и поставил точку в их отношениях. Надя же, вместо того, чтобы собрать осколки своего разбитого сердца, даже не стала думать об этом, пытаясь их склеить, и полностью погрузилась в работу, что, собственно, не содействовало её семейной жизни, а совсем наоборот (как следует из положения такого рода вещей) – это приводит к одиночеству.
А одиночество… На то оно и среднего рода, что не имеет полового различия, и в своем коварстве не знает себе равных. Оно погружает человека на самое дно самого себя, и он уже оттуда мало что может различить, кроме самого себя, постепенно размывая свои черты половой принадлежности и, стираясь в нечто в среднее – «оно-я». Но это уже конечный результат действия, к которому стремится одиночество. В начале же оно сладко умасливает свою жертву, расписывая все плюсы «сам-себе-хозяина» жизни: «Да посмотри ты на себя!», – призывно заявляет оно из-за «по ту сторону зеркала», – «Да все они в подметки тебе не годятся. Ты ещё сто себе таких найдешь. Надо себя ценить, а для этого не надо распыляться, на что попало. Так что будь строг (а) в своём выборе. Жизнь даётся тебе всего лишь одна!». И как завершающий штрих –