Вытянули Ирку, еще восемь лет пожила, моя дочечка. Варю замуж отдала. Красиво на свадьбе погуляли. А потом зачахла. Лучше б я вместо неё. А не взяли… Билась я до последнего. И моя мамка билась бы, если бы меня немец тот обидел.
Может Варя дочку родит, будет мне дело. Может побоятся, руки слабые у меня теперь, вдруг уроню подумают. Чтобы ей подарить на годик? Ой. Размечталась…
Бездомный папа
Хлесткий ветер пронырливо продирается к коже. Лицо в струпьях. Пальцев давно не чувствую. Вот бы в Италию или на Черное море. Моооре, море… как дальше забыл. Собираюсь всем телом. Надо так застынуть, чтобы не чувствовать боли. Чаю бы с малиной в сильно натопленной кухне маминого дома. А где он, дом… Далеко… и живет там другая семья. Лучше так, чем стоять ему опустошённым. Может пристроили комнат, будку рэксову разобрали. Не узнаю я дома, кусочек разве проглянется. А какие там сады вокруг! Яблоневые. Что и говорить. Некому. Если старому Сэму. Или дочке, думаю она меня слушает из другого то мира. Как матрешки небось эти прозрачные миры – один в другом и можно если застараться, то и увидеть, что в соседнем делается.
……………….
От него пахло спиртом и чем-то неясным, но то, что я определенно относила к нему. Мой папа-бездомный. Я пишу о нем, но не знаю где он. Уже лет пятнадцать, смотрю на него из другого мира.
О чем он мечтал в детстве? Стать сильным, удачливым и носить дорогой парфюм. А превратился в человека помойки… Строил замки, служил в сити, оплачивал загородный дом, а теперь мочится где придется.
……………………….
«Слушай, оставь допить, а?»
«Пшёл ты!» брезгливо отдернул руку.
«Ну оставь, остааавь…» канючу.
Где осталось мое достоинство? Да кто ж его знает. Как происходит, что становится все равно на лицо в зеркале и больше не тошнит от запаха грязного тела?
У меня в шалаше, который сразу за вторым въездом, все обжито. Соседи достойные люди. Я сижу у входа и скручиваю фигурки из прутьев – поезда, самолеты.
«Заходи, Сэм. Присаживайся.»
«Почему ты зовешь меня Сэм?»
«Ну