– Нет, только нас с Темкой выпустили. Грязно же. Мокро.
– А потом?
– Потом – ничего… Ну, потом еще тетя Дуня пробежала, как ненормальная. А потом вы пришли.
– А как бегают ненормальные? Не так, как нормальные?
– Она бежит-бежит, потом остановится и руку к сердцу прижмет – задыхается. И все бормочет. На диету ей пора.
О, боже! Она не только философ. Ей и проблемы диетологии не чужды. Если уж она и была ослицей, то ослицей крайне наблюдательной. И вообще, разносторонне развитой!
– Ну, спасибо, Катя!
– За что? – удивился ребенок.
И правда, особо вроде бы не за что…
Людмила Петровна домой почти бежала, в маршрутку не стала садиться. Эмоции переполняли ее. И выплеснуть их, поделиться пережитым сегодня было не с кем, ее задушевные подружки блистательно отсутствовали. Правда, Зайка на днях должна возвратиться из своего санатория, а Милка вернется только под Новый год.
Какой-то криминальной столицей становится Артюховск! Был Ростов-папа, была Одесса-мама, а Артюховск тогда кто? Их позднее дитя?
Попавшей в эпицентр, как она полагала, криминальных артюховских событий, Люсе казалось, что на огромных российских просторах не сыскать другого такого места, где бы преступность так правила бал. Впрочем, Людмила Петровна немного лукавила: причастность к неординарным событиям приподнимает нас в собственных глазах. Даже к таким драматическим событиям, и даже косвенная причастность.
Дуня Горохова
Дуня позвонила ближе к вечеру и попросила Люсю подежурить за нее сегодня, мама в тяжелом состоянии.
– Конечно, Дунечка! Сколько надо – столько и буду дежурить! Не думай об этом! Как мама?
– Плохо! – осипшим от рыданий голосом сказала Дуня.
– Она в хирургии?
– В неврологии. У нее инсульт. Правую сторону парализовало.
– А… порезы?
– Порезы мелкие, их даже зашивать не стали. Хирург сказал, ее, скорее всего, пугали. Просто тыкали перочинным ножичком. На фоне испуга и стресса – инсульт.
– Она в сознании?
– Да, но говорить не может. Пытается что-то сказать, напрягается, мучится, а я плачу – «мамочка, я не понимаю тебя!». Единственное, что, по-моему, разобрала по губам – «Юля». Представляешь, она даже в таком состоянии о Юльке думает! Всегда повторяла: «Душа за Юленьку болит. Что за характер, захочет – в ложке утопит, захочет – из моря вытащит! Ох, и наплачешься ты с ней!». А когда я угадала – «ты про Юлю говоришь?» – она так облегченно вздохнула и глаза закрыла. Вроде бы уснула. А меня на ночь хотят выпроводить. Говорят – больных полно, в коридорах лежат, что вы тут будете сидеть. Завтра приходите. Если не уговорю, с утра пораньше – к ней.
И зарыдала в голос:
– Мамочка моя! За что нам такое несчастье?!
– Дуня, Дунечка, успокойся! Пожалей себя, тебе силы сейчас нужны. Бог даст, обойдется!
(Не обошлось. Утром, когда Дуня примчалась в больницу, мама была без сознания и, не приходя в себя, умерла у нее на руках. Дуня кляла себя, что послушала врачей, не добилась, чтобы ей разрешили остаться