11. В девичьей палате.
В 23—00, после отбоя.
Я и Володька Мельников, он – вечный участник абсолютных весовых категорий.
Однажды, на областных соревнованиях, я прогулял (из-за девочки) день своего веса, а на следующий день сердитый Петрович поставил и меня в «абсолютку».
Первая пара – я с Володей!
Его 100 против моих 62 кило! Я отчаянно и долго бодался… Но те соревнования окончились для меня почти бесславно…
Проникли в палату. Она оказалась не запертой на крючок. Странно?
Там уже был Тимоха. Он возлежал с Леной номер два. По комплекции она более подходила бы Мельникову!
Днем я не сориентировался и сейчас мне пришлось туго. Я слепо шарахался по койкам. Но тут мне пихнули в руки гитару. Я разглядел Аленку и плюхнулся к ней на кровать.
Забренчал и загнусавил:
– Парашюты рванули и приняли вес
– И земля всколыхнулась едва,
– А внизу дивизия «Эдельвейс»
– И «Мертвая голова»…
По исполнении, был награжден кондитерским новшеством – глажеными баранками!
Абсолютно тонкие, поджаристые, хрустящие!!!
В армии, на утюге, я разладил и сжевал их не одну сотню, тепло вспоминая, ту первую нашу встречу… с ними.
Далее, традиционно, кто-то предложил мазать пастой маленькую палату.
Вынырнув из-под одеяла, в одной ночной рубахе, Ленка, спешно, накинула халатик.
Потом мы кого-то мазали, прятались, убегали. В темном коридоре я, как бы случайно, налетал на нее, и чтобы разминуться, нежно отстранял ее за талию.
Под халатиком и «ночнухой» ничего не было! Мозг получил, в ту же секунду сексуальный ожог!
Я поспешно убрал руки.
Вернулись. Она легла под одеяло, я рядом, но поверх него…
Она задала странный, неуместный вопрос:
– Расскажи о своей первой любви.
Мое сердце тронула печаль, солнце затенилось темными крыльями…
Я горько вздохнул. Что я мог рассказать ей об э т о м? Какие подобрать слова и описать то, что просила она?
Шестой раз в кинотеатре «Бабякино» на фильме «Вий».
Злые лики под телевизионной паутиной – павильонные съемки…
Душное лето, четыре палатки в глухом лесу, под высоченной горой.
Неумелый поцелуй, мягкая грудь под рукой. Счастливое забытье…
А потом, вдруг, ничего – гнетущая пустота, одуряющее безвоздушье, удушающая гипоксия ущербной любви. Мутный осадок горечи. Отчаянье. Гулкая одинокость, как в делирии, но бесцветная, серая, гадкая.
Потерянный я брел по поселку Горелки. Перебаливая «паталогической влюбленностью».
Цветущие липы пахли приторно-сладко. Памятью об отгоревшей любви.
Безнадежно влюбленный семиклассник – жалкая вещь…
О чем тут было рассказывать? Для себя все это, я смог сформулировать, словесно и осмыслить,