надменность. Он в упор смотрит на меня, и его рот искривляться в саркастической
ухмылке. Меня пронзает волна злости. Какой же он мерзкий тип. Он специально приволок эту девку в мою комнату, на мою кровать. Сжимаю кулаки. К горлу подступает тошнота. Я зажмуриваю глаза. Вдох. Выдох. Разворачиваюсь и выбегаю из комнаты, с грохотом
захлопывая дверь. В коридоре встречаю Петровича, который пытается мне что-то сказать, но я не могу сейчас его слушать. Меня тошнит. Бегу к озеру. Не знаю что со мной. Тяжело дышу. Не хочу здесь больше находиться. Ни одной минуты не выдержу рядом с этим
гадом. На ходу набираю номер Сережи, и, услышав его тихий голос, умоляю забрать меня отсюда.
– Маша, что случилось? Тебя кто-то обидел? – встревожено спрашивает Сережа.
– Пожалуйста, просто забери меня отсюда, – умоляющим голосом произношу, не отвечая на вопрос.
– Хорошо, хорошо, только скажи, где ты находишься, и я заберу. С тобой точно ничего не случилось? – взволнованно переспрашивает Сергей.
– Точно. Я очень жду тебя, – пытаюсь сдерживать себя, чтобы не зарыдать в трубку.
Диктую ему координаты. Сережа заверяет, что через полчаса заберет меня, и я завершаю вызов. Опускаюсь на песок и обхватываю руками колени, на которые капают крупные
капли слез. Я не хочу плакать, но не в силах остановиться. Чувствую себя эмоционально опустошенной. Ненавижу его! Какой же он подлый и мерзкий человек! Он специально выбрал мою комнату для своих оргий! Всхлип. Почему в жизни мне попадаются такие
типы? В жизни я всегда пытаюсь стороной обходить таких людей, но их притягивает ко мне, словно магнитом. Всхлип.
– Дочка, – теплая рука ложиться на мои плечи, и я вздрагиваю, – это я, не бойся, – Петрович прижимает меня к себе, и я даю волю слезам. – Поплачь, девочка, поплачь, – нежно и
успокаивающе поглаживает меня по спине, – иногда это полезно, выплакать все свои
печали и горести. Намного хуже, когда сухие глаза, а плачет душа, уж поверь мне старику, – тяжело вздыхает.
Когда рыдания переходят на всхлипы, я отстраняюсь от своего начальника.
– Простите, я…
– Такие молодые, а уже такие сломленные, – тихо произносит он, смотря на водную гладь.
Да. Сломленная. Как точно он подобрал слово. Я уже никогда не буду цельной. Можно залатать рану, но каждый раз она будет ныть и кровоточить, напоминая о прошлых
ошибках.
– Ты не отчаивайся, Машенька, – в груди что-то сжимается от такого родного и
по-отечески нежного "Машенька".
– Спасибо, – шепчу я.
– Пока не за что, – добродушно улыбается, – найдешь ты еще свое счастье.
Киваю в ответ, не веря его словам.
– Все будет хорошо, дочка, – будто читая мои мысли, говорит шеф, – у тебя точно оно
будет,