Мать предупредила, что если я не буду исполнять обязанностей (уборка комнаты, мытьё посуды и тому подобное), поровну распределённых в семье, то она всё расскажет отцу. Я пугалась его злости и не смела ему дерзить, так как отлично понимала, что сказав чего-нибудь решительного, могла напрочь лишиться родительской любви. Они всегда твердили, что только послушанием и сдержанными манерами можно заслужить её, хотя зачастую вели себя недостойно. И потому я не единожды раз спрашивала, а что же и впрямь необходимо совершить, что б получить порцию дивных ласок и заботливых слов? Найду ли я когда-нибудь ответ на вопрос, который мучил меня достаточно долгое время? Или же всё это останется большою могущественною тайной, которая находится под охраной давно всё разузнавших умных людей, неготовых общаться об этом с презренными смертными?
Выйдя из дому, я устремилась по дороге, усеянной мелким гравием. Поначалу терзала смутная неуверенность в том, что я не сумею пробежать и половины километра, но когда громадное серебряное облако наползло на солнце, я проявила необыкновенную выносливость и попыталась не останавливаться на передышку ещё минуты две, тем самым побив собственный рекорд – восемьсот тридцать два метра (так было написано на пульсометре, цепко обвивавшем руку). Лоб мой уже был влажен, а сердце бешено колотилось. К счастью, прямо в лицо дунул прохладный ветер, вместе с которым вверх поднялся горячий песок с пылью. Заплясала вся эта компания маленьким смерчиком и окатила с ног до головы, словно морская волна, соль которой забилась мне тотчас в уши, ноздри и спряталась в размётанных волосах и трещинках пересохших губ. Теперь была я липкая и грязная, но почему-то не чувствовала той откровенной и злой неприязни, которая возникала к любому, даже малейшему беспорядку, что часто возникал и без моей помощи.
Солнце высунулось из-за облака. Порадовавшись ему, я побежала далее, наблюдая за медленно скользившею жизнью в Зелёной Долине и умиляясь от беспечного вида старушек, беспрерывно болтающих о чём-то обыкновенном на добротно сколоченных лавках, внуков их же, игравших в догонялки, собак с влажными носами и смоляными глазами, наполненными надеждой и добротой, какая изначально присутствует во всяком человеке, впрочем, от всего-всего, даже от удушливого запаха и золотых тучек мошек, вьющихся неустанно вокруг меня.
***
Я продвигалась спортивным шагом и, тяжело дыша через нос, чувствовала себя не так хорошо как прежде. В некоторые минуты я забывалась точно во сне и представляла, что нахожусь в неутомительной пешей прогулке. Четвёртый обход делать я не стала и, приостановившись возле дома, где проживал мой новый приятель, ненадолго задумалась.
Хотелось бы отметить, что в школе я не приобрела никакого опыта в общении с представителями мужского пола, но и не испытывала по этому поводу никаких тревог. Мне было нисколько не важно, что происходило