Рабочее место моё определилось в кабинете заместителя начальника штаба – моего босса, в котором находились ещё два майора разных направлений. Обычно они являлись в 9-00 утра, когда я уже был на месте, и трудились до 18-00. Затем уходили со службы, мне же мой начальник давал задание ещё на ночь. Его не волновало то, что после него за меня брался ещё зануда старшина Шмалько, допекая не столько командами, сколько своими придирками. Он требовал не только беспрекословного исполнения своих приказаний, но и того, чтобы ещё и слушали его разглагольствования не с усмешкой и достоинством, а с заискиванием. Были, правда, у него свои любимчики, но он не понимал, что они просто пользуются его слабостями, позволяя себе самоволки и совместные с ним выпивки. У старшины Шмалько – командира нашего комендантского взвода излюбленным выражением было: «Ну, что это за жизнь, если живёшь и не мучаешься?»
…Со временем я понял, что самое лучшее в армии – это отпуск. И стал усиленно думать, как мне его добиться. Все другие поощрения («благодарность», «грамота», значок «отличника» и повышение в звании ) – мне были «до фонаря». Особенно коробило звание «ефрейтор».
* * *
В темноте какой-то солдат безмерно раскомандовался, а другой говорит
ему: – Кричишь, а на плечах-то у тебя что-нибудь есть?
Третий солдат: – Было бы – не кричал так.
Четвёртый солдат: – От того и кричит, что хочет стать «ефрейтором».
* * *
Он очень хотел быть великим. И на первом году службы стал
ефрейтором.
* * *
Однако все мои армейские друзья, какие находились при штабе, не избежали этого ранга. Я же сознательно накануне праздников, когда обычно поощряли солдат, «провоцировал» старшину Шмалько на столкновение, после чего он бормотал: «Нет, этот писаришка не достоин стать «ефрейтором».
Обычно наши разговоры сводились к следующему диалогу:
Он: – Вы только себя любите.
Я: – А вы меня?
Он: – Как разговариваешь с командиром?
Я: – А вы командуйте и не лезьте в душу.
Он: – Ещё учить меня будешь. И так с вами, и так. Я не пойму, чего вы
хотите?
Я: – Я хочу, чтобы вы приказывали и только, без этих «гуманных»
нравоучений.
Он: – Счастье ваше, что не при Жукове служите. Заставил бы я вас
могилу глубиной два метра копать для захоронения окурка.
Поумничали бы тогда.
А моё желанное поощрение – «отпуск», к счастью, исходило не от старшины, а от офицеров штаба, где мне приходилось «горбатиться» отменно каждый день до поздней ночи, выполняя безоговорочно все их приказания. Особенно были большие нагрузки