Анализ статьи Никитенко может, во-первых, пролить свет на допустимый факт изменения представлений русского читателя о романе и, во-вторых, дать нам основания предполагать, что, в частности, именно эта рецензия могла привлечь внимание Достоевского к «Обрученным» с не меньшей вероятностью, чем упоминание фамилии итальянского автора в VIII главе «Евгения Онегина». Впрочем, здесь же заметим, что из источников доподлинно неизвестно, читал ли Достоевский Мандзони, будь то в пересказе Никитенко или роман целиком.
Так или иначе некоторые факты и совпадения указывают на то, что Ф.М. Достоевский, если не был знаком с романом Мандзони непосредственно, то с большой долей вероятности читал его подробный разбор в трех номерах журнала «Беседа» в 1872 году, подготовленный Софьей Никитенко (№№ IX–XI). Дело в том, что в этих же номерах «Беседы» была опубликована рецензия «Наш монастырь», написанная самим Достоевским. При известной приверженности Достоевского к чтению журналов, к отслеживанию политических и литературных новостей, эту статью в близком ему по духу журнале Федор Михайлович не мог не прочесть[118].
В оценке личности и роли Мандзони для итальянской культуры Никитенко следует за уже сложившейся репутацией автора: «Он взялся руководить соотечественников по пути к нравственному усовершенствованию, в котором видел вернейший способ избавления Италии от чужеземного ига»; «искренний католик по убеждению», проповедовавший безграничную терпимость, братскую всепрощающую любовь» (Беседа, IX, 283).
Говоря о новаторстве итальянского писателя, рецензент также остается в рамках признания его заслуг романтиками, видевшими в нем воспевателя национального духа: раньше итальянцы ценили поэмы и драмы, подвиги героев, страсти, Мандзони повернул литературу к описанию «скромных добродетелей и мелких пороков частного быта и тихих радостей и печалей домашнего очага» (Беседа IX, 280). С творением Мандзони европейскому роману предстояло «ступить на почву историческую», это была новая «степень эпопеи», это был «способ к разработке и развитию национального самопознания и глубокий нравственно-патриотический смысл» (Беседа, IX, 281). Рецензент дает самую высокую оценку «Обрученным» как вершине и торжеству романтизма, отмечая при этом, что роману Мандзони свойственны два условия совершеннейшего произведения, а именно: строгое преследование серьезной цели с почти безукоризненным художественным мастерством (Беседа, IX, 284). Оценка Никитенко лежала в русле эстетических задач, какими их видели итальянские романтики.
Впрочем, рецензент рассказывает о недовольстве немецкой критики тем, что исторические эпизоды «Обрученных» превалируют над основным действием романа. Русский рецензент им возражает: «Пусть Ренцо и Лучия не настоящие герои, тем не менее скромная история их любви служит крепким звеном, прочно соединяющим между собой звенья рассказа,