На подлодку почта не идет,
А дельфина в море не пошлешь.
Бригантины
За горизонт уплыли бригантины,
Навстречу солнцу открывая двери.
Остался глаз твоих лучистый иней.
Глаза, которым с детства я поверил.
Я не забыл их, ласковых, больших,
Встревоженных случившейся судьбою,
Казалось, что перрон на миг затих,
В тот час, когда прощались мы с тобою.
Тоскливо крикнув, дернулся состав
И в сердце закралась неслышно грусть.
Сквозь стиснутые зубы я шептал:
«Не плачь, родная! Я к тебе вернусь!»
Ушли вагоны в дальние края
И вот, под монотонный стук колес,
Туда, где с морем встретилась земля,
Твою улыбку я с собой увез.
Нас встретил Север холодом и льдом.
Большой волной и резким криком чаек,
Лишь где-то в небе, чистом и ночном
Звезда, которую так часто мы встречали.
Вновь надо мной Полярная звезда,
Искрясь, горит над самой головою,
В родную даль уходят поезда
И мы не скоро встретимся с тобою.
Промчатся годы, прежде чем опять
Прольют дожди, ударят где-то грозы
И будет солнце весело сиять
И зашумят опять листвой березы.
К своей любимой снова я вернусь.
Вновь будет смех и слезы без причины.
Уйдет навечно сумрачная грусть
И к нам опять вернутся бригантины.
Старый город
Я уехал, старый город загрустил,
Пожалел, что слишком рано отпустил.
Ночью выкрасил он клены под сурьму,
Очень скучно ему стало одному.
В одночасье весь согнулся, постарел.
Долго вслед мне, с труб продымленных смотрел,
Но напрасно. Не вернулись поезда.
Их взяла к себе Полярная звезда.
Обманула, увела за горизонт,
Окунула шпалы рельс в тяжелый сон.
Под колеса улеглась чужая ночь,
Старый город! Ты не можешь мне помочь
Не зови меня, напрасно не ищи,
На ладони запорошенных лощин
Свои рельсы, словно руки не тяни.
До рассвета погаси свои огни.
Позабудься до утра спокойным сном,
Лишь оставь одно заветное окно,
Чтоб его не заволок разлуки дым,
Чтобы смог я как-то выйти из беды.
Дивный свет звезды лукавой обмануть,
Поезда твои замерзшие вернуть,
Но сквозь времени негласный перезвон
Мне не видно и не слышно ничего.
Письмо
Здравствуй, любимая, снова пишу,
Буквы упрямо чёркаю.
Время идет, – я бумагой шуршу
За синею переборкою.
В отсеке жар, как полуденный зной
Выжженных солнцем пустынь.
Матовый шар висит надо мной,
А в памяти вечера синь.
Видно, забыть не смогу никогда,
За гранями волн и лет,
В эфир выходящие