– Интересно, тебе можно валяться в постельке с мужиком, а ей нельзя? – спросила Алька, – или у тебя святое зачатие и твой малышок тут ни при чем?
– Я валяюсь с законным мужем, а не с первым попавшимся кобелем, – зло ответила Демченко.
– А почему ты решила, что она валяется с первым попавшимся? Может, он у неё вообще первый и единственный будет? Или ты сама не была молодой? – наседала на Демченко Аля.
– Я и сейчас не старуха, но валяюсь в постели только с законным мужем, – Демченко посмотрела на Альку осуждающим злым взглядом.
– Тоже мне законница выискалась, – пробурчала Аля. – Это не ты с ними не валяешься, это они с тобой не валяются.
– Да твоего и мужиком нельзя назвать, так, дух бесплотный. И ребёночка ты выносить не можешь, потому что злая. А бог там, наверху, всё видит. Вот Алька добрая – ей бог двоих даст, а ты злая – не будет у тебя детей. Своих не родишь, а чужие сами у тебя жить не захотят, – тихо сказала Марфа Петровна, тридцати девятилетняя женщина, которая лежала рядом с Алькой.
– Что ты мелешь, монашка чёртова! Да я тебе за твое карканье сейчас по шее надаю! – Александра поднялась и направилась в сторону Марфы Петровны. Та даже не шелохнулась.
– Тебе нельзя вставать, забыла? – усмехнулась Марфа Петровна. – А уж совершать какие-нибудь движения, кроме принятия пищи, тем более – похудеть можешь. Да и пришибить тебя ненароком могу. Ты не связывайся со мной, Александра. Я ведь школу жизни не в монастыре проходила, а в более суровых заведениях. Так что ложись в свою кроватку и постарайся как можно больше молчать, чтобы не накликать беду на свою глупую и пустую башку. Всё, я тебе больше ничего не скажу, ты не стоишь моего внимания. И убери всю грязь с тумбочки, незачем разводить здесь тараканов. Не можешь сама за собой убирать, пусть твой муж убирает, а прислуживать тебе никто не обязан. И не помыкай тётей Дашей, она всё же постарше тебя, засранки, будет. Можешь завтра пожаловаться на меня Валентине Андреевне, я разрешаю, – Марфа Петровна отвернулась к стене и накрылась с головой одеялом.
Александра стояла около её кровати с открытым ртом. Впрочем, рты были открыты у всех. Марфа Петровна лежала в их палате уже третий день, ни с кем из женщин больше, чем двумя словами не перекидывалась, поэтому её монолог всех удивил. Почему она оказалась в лагере, интересовало почти всех, но независимо от причины, симпатии она завоевала у всех женщин девятой палаты. Александра стояла с открытым ртом минуты три, не меньше, потом развернулась и молча легла в свою кровать.
Алька