город А. приезжает молодой человек, чтобы найти своего блудливого отца. Естественно, у героя и надежды, и мечты. Он строит картины их встречи. Но каково же его удивление, когда к новоявленному сыну не проявляют никакого интереса. («Никакого» прочитать по слогам). Вспомним Печогина и Онерина, Чадина и Рудницкого. Пусть первого и убивает на дуэли влюбленный в сестру брат Мартов-Грушенский, а второго – деспотичный отчим Ленецкий; и пусть третий и четвертый благополучно отравлены поочередно обеими влюбленными в них до безумия (возлюбленными), но они, герои эти романов, хотя бы проявляют некий характер, стойкость, натуру. Они уверены в правоте своего извращенного и развратного сердца. Они благородны в принятии и признании за собой любого дерзкого поступка от открытого издевательства до откровенного лицемерия, от стремления к утолению животного инстинкта до грубого шантажа и непечатным угрозам. Они вызывают хоть какое-то омерзительное чувство по сравнению с какими-то ускользающими персонажами «Запасного изгоя» (тут какое-то редакторское или авторское упущение). Да, именно такое название книги, вынесенное в заглавии. Как можно было изобразить, но не изображая, людей, но нелюдей, у которых почти нет слов, у них нет даже мыслей, хотя бы одолженных. Как? Как? Как, спрашиваю я вас. Что? Запасного – ударение на второе «а»? Да, как запасный выход. Пусть так. Как? Чепухович? Ой, при чем здесь хорваты? И не Чепуховицкие, и не Чепушинские. Оставьте несчастных поляков. Милая Милн, ваш медовый загар меня ослепляет. Я не называл вас пышной.
