Есть дутое уважение окружающих, но в действительности они уважают не меня, а мои деньги. Предстань я пред ними нищим, так в мою сторону и не поглядят… Эти проклятые деньги, давшие мне свободу, ее же и отняли! Повязали меня по рукам и ногам!
Какая, к черту, свобода, если я – крохотное звено длинной коммерческой цепи – не могу ее разорвать по собственному желанию? Хм! Даже подумать страшно, чего бы стоил мне подобный демарш! Но деньги действительно не принесли мне счастья! Более того, они забрали даже то счастье, которое я, как выяснилось, уже имел, но полагал, будто оно недостаточное, промежуточное, неполное и надо стремиться к настоящему, которое я, уж теперь-то понимаю, искал совсем не там и не в том».
*
В последний день учений все догадывались, что затянувшимся испытаниям подходит конец. Не могут же они, жестко регламентированные утвержденным планом и ограниченными финансовыми ресурсами страны, продолжаться бесконечно, выматывая людей до беспамятства!
Оно и верно! Знал бы кто тогда, какие деньжищи требовались на то, чтобы наши ракеты поддерживались в должном состоянии, отрезвляя настоящего врага! И сколько вообще дорогостоящей техники в ракетных частях! И сколько генералов, полковников с их немалыми зарплатами, и еще больше всех остальных военнослужащих! В сумме, если прикинуть, получаются немыслимые суммы, оторванные после великой войны от народа, который хоть и одержал тогда победу, но так и не освободился от гнетущей нищеты.
*
Вот и комбат за торопливым обедом заговорил, будто сам с собой: «Теперь, видимо, всё! Больше задач не будет! Наигралась контрольная группа с нами в войну. Теперь сидят, материалы для разбора учений готовят! Стало быть, мы своё дело сделали и, судя по всему, совсем неплохо! Пора и о доме родном подумать, да о жене и детях вспомнить».
Андрею Алексеевичу представилось, как от слов комбата в душе ожили приятные темы, далекие от пыльной пустынной степи, от напряженных учений, от опостылевшего зеленого цвета техники и личного состава, изрядно надоевшего постоянной ответственностью за него, за каждого человека, в этих непростых и опасных условиях. Вон, к примеру, ефрейтор Четвериков, до крайности бестолковый и ленивый москвич, вдруг проявил незаурядные способности в ловле здешних змей! Ловит их и заталкивает в трехлитровые банки, выпрошенные на кухне. Собирается делать ремешки для часов! Балбес! А змеи расползлись по рубке Петрова. И попрятались в местах, из которых их не достать. А Четвериков и сам забыл, сколько их было, и искать в рубке боится!
И что прикажете мне делать? Петров ни за что не соглашается в рубку забираться даже для боевой работы. Боится, что ужалят. И его легко можно понять!
Приказал я, на свой страх и риск, туда самого Четверикова затолкать (ребята с удовольствием это исполнили и двери снаружи заблокировали, чтобы не удрал!), пока змей своих не переловит, в банку не упакует и мне не представит! Да кто же гарантирует,