сдвигая указательным пальцем корпус шприца относительно поршня. Эффектно, большинство делают это двумя руками. Операционной сестрой подрабатывала студентка пятого курса Обезгауз, очень миловидная, полненькая брюнетка, ее младшая сестра училась с нами на курсе, в параллельной группе. Чтоб волосы не выбивались из-под колпака, она дополнительно обвязывала лоб широким бинтом, что на мой взгляд придавало ее облику еще большую пикантность. « Он терапевт, и дети его будут терапевтами» – отвечал ей лихой Коротеев, вспоминая какого-то своего сокурсника. Сам Коротеев большим хирургом тоже не стал, переквалифицировавшись со временем в анестезиолога; недавно я прочитал его фамилию в списке профессоров кафедры анестезиологии МАПО – и был разочарован, вспомнив, как именно к нему, к его идеальному облику хирурга, испытывал зависть тогда. Сейчас я понимаю, что сотрудники кафедры не были великими спецами в области экстренной хирургии органов брюшной полости, их достоинством была плановая хирургия. Тем более непонятной кажется мне сейчас та легкость, граничащая с безответственностью, когда они доверяли выполнение операций начинающим хирургам, зачастую даже не присутствуя сами в это время в операционной. Помню, какое впечатление на меня произвел клинический ординатор из Ливана, оперируя острый аппендицит.. Ему было сильно за тридцать, внешне – типичная «дубина стоеросовая», с огромными, неуклюжими руками и совершенно тупой, деревенской физиономией с безумным взглядом. Где такого откопали? Нельзя сказать, что у него дрожали руки, они просто ходили ходуном с чудовищно огромной амплитудой, так что делалось страшно всякий раз, когда в них оказывался скальпель или игла. Человек ничего не соображал, но старался и волновался. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы не Коротеев, ассистировавший ему и хватавший ливанца за руки в нужный момент.
На пятом курсе на смену факультетской пришла госпитальная хирургия. Кафедра располагалась в новом, только что построенном здании НИИ пульмонологии, директором которого и одновременно заведующим кафедрой был Федор Григорьевич Углов. Как ни странно, но из всех хирургических кафедр она запомнилась меньше всего. Единственно, чему мы там научились – это переливанию крови. Углов прочитал всего две или три лекции. а остальной курс читал доцент кафедры Стуккей. Старчески худощавый, абсолютно седой, исполненный профессионального благородства, опытный врач. Отец Стуккея, тоже известный хирург, был застрелен в своем кабинете из ружья каким-то безумцем, родственником пациента, скончавшегося после операции. В новой клинике на потолках операционных были устроены «фонари», через которые можно было наблюдать за ходом операций. Но деталей разглядеть было нельзя, и толку от этих просмотров было мало. Один раз ассистировал Углову. Он делал секторальную резекцию молочной железы у женщины по поводу фибромиомы. Операция простая, и скорее всего пациентка была блатной, раз ее оперировал сам академик. Я ждал, что увижу
